«Язык джинна изобрела наш лингвист»
Режиссер «Безумного Макса» Джордж Миллер возвращается к зрителю с интеллектуальной сказкой «Три тысячи лет желаний» — о дружбе филологини Алитеи и духа из бутылки. У фильма состоялась оглушительная мировая премьера на Каннском кинофестивале, что подчеркивает его художественные достоинства и авторитет Миллера, которого никогда не считали создателем «просто боевиков». Миллер — не просто автор-визуал, но и философ, над фильмами которого спорят профессора, пока подростки засматривают это кино до дыр. Джордж Миллер, актриса Тильда Суинтон и актёр Идрис Эльба ответили на вопросы «Известий» о фильме, который выйдет в российский прокат 8 сентября и только притворяется легкомысленной комедией.
«Я покажу свое одиночество, ты — свое, и давай просто побудем вместе»
— Вы выстроили отношения между двумя главными героями фильма таким образом, что они совершенно непредсказуемы. Аудитория вообще не знает, чего ждать. Но Алитея и Джинн явно каким-то образом связаны, и мы сразу это чувствуем. Что это за связь?
Джордж Миллер: Ну, мне кажется, на этот вопрос каждый сможет ответить после просмотра. Если зритель почувствует эту связь, то все в порядке, получилось! Я могу порассуждать со своей колокольни, но это будет всего лишь точка зрения режиссера, а зритель все равно правее, чем постановщик. Так вот лично я считаю, что все дело в том, что герои очень человечны. И они эту человечность сразу распознают друг в друге. Да, наверное, это звучит как клише. Но я совершенно уверен, что Джинном двигает непреодолимое желание разобраться, что такое на самом деле быть человеком. Но то же самое можно сказать в каком-то смысле и об Алитее. Она познает мир не напрямую, а через истории, придуманные другими людьми. Но в какой-то момент у нее появляется своя история, очень глубокая, поразительная. Сразу предупреждаю, что это только моя точка зрения, я никому ее не навязываю.
— Идрис, а вы как думаете, что там притягательно в Алитее для вашего Джинна?
Идрис Эльба: Мне кажется, что Джинн просто чувствует… равновесие! В том смысле, что он привык управлять людьми, манипулировать ими, выстраивать для них какие-то словесные конструкции, создавать образы. А тут вдруг встречает человека, который не поддается на его уловки. Это его интригует — и сближает с Алитеей. Конечно, он равно хочет заставить ее отпустить его, но есть и нечто большее. Он понял, что встретил достойного соперника, и в этом есть какое очень приятное чувство для него. Его наполняют ощущения, которых он раньше не знал. Что это? Любовь? Желание? Как хотите, так и называйте, но напряжение это очень сильное. Алитея становится для него больше, чем просто человеком, она — дверь в какой-то другой мир, которого Джинн не знал. Алитея мучает его, но ему это нравится.
Мы долго работали над этим ощущением. Втроем сидели за столом и рассказывали друг другу какие-то бесконечные истории. Через них искали путь к нашим героям, создавали то пространство, с которым связан ваш вопрос.
— Тильда, что вы можете сказать в защиту своей героини? Она постоянно удивляет нас, но, кажется, и саму себя тоже.
Тильда Суинтон: Так ведь Алитея — исключительная женщина. Когда она оказывается перед Джинном, который немедленно предлагает ей загадать три самых заветных желания, она сразу отвечает, что у нее вообще никаких желаний нет. И это шок. Не только для Джинна, который раньше ни с чем подобным не сталкивался, но и для зрителя. Мы сразу начинаем гадать — как это, человек ничего не хочет! Идрис прав, тут есть некое равновесие или равенство между ними. Они оба не столько одиноки, сколько не социализированы.
Джинн прожил 3 тыс. лет в бутылке, но и она в бутылке, которую сделала себе сама. Поэтому у них начинаются, я бы сказала, очень здоровые отношения. Такие, где партнеры готовы поделиться друг с другом своим одиночеством. И как бы говорят: да, мы ничем друг другу не можем помочь, но можем хотя бы показать. Я покажу свое одиночество, ты — свое, и давай просто побудем вместе. Мне кажется, это и есть суть человека. У каждого из нас свой путь, но мы находим себе компанию, в которой есть приятные нам люди. Это и связывает персонажей фильма.
«Прямо сейчас меня просто накрыло этим ощущением, что все ненастоящее»
— Существенная часть этого фильма — визуальный ряд. Картина создана для большого экрана, наполнена образами, которые не просто создают настроение, но становятся полноценными героями. Этот фильм невозможно смотреть на экране компьютера. Джордж, это как раз по вашей части, правда?
Джордж Миллер: Ну кино вообще визуально по своей сути. Это не то, что я просто люблю, чтобы все было красиво. Нет, тут задача была другой. Потому что, с одной стороны, у нас всего лишь два человека в крохотной комнатке, а с другой — они находятся в мире воображения. Воображения не только Джинна и Алитеи, но и всего человечества, нас. Это меня как автора очень интриговало, конечно. Кроме того, как Алитея заявляет в самом начале фильма, это — сказка. А сказка — это обязательно фантазия. Я всегда избегаю навязывать свои трактовки зрителю, но все же один из важнейших вопросов, которые мы себе задаем, — это что происходит на самом деле, а что нет? Когда мы смотрим кино, мы окружаем себя множеством образов, созданных для экрана. Но мы при этом знаем, что, даже если мы смотрим документальное кино, это все равно все ненастоящее. Это происходит с Алитеей, со зрителем, и в общем именно это ощущение заставляет нас вообще любить истории.
— У вас получилась история об историях, и это прекрасно. А как вы искали образ Джинна? Джинны ведь разные бывают — добрые, злые, умные, глупые, смешные и не очень.
Идрис Эльба: Если говорить о моих поисках, то они все были обусловлены текстом сценария. Меня интересовали частности, детали: как Джинн выглядит, как он звучит. Джордж мне не предлагал никаких сравнений или референсов. Даже не говорил, как Джинн выглядит. Мы искали его внешность и пробовали много вариантов, пока не остановились на одном из них. Знаете, разные носы, формы ушей...
Одним из важнейших решений было то, как Джинн говорит. Ему ведь 3 тыс. лет, что у него за язык вообще? Мне помогала лингвист по имени Сьюзан, она изобрела потрясающий диалект для моего героя. У меня за всю карьеру такого серьезного подхода персонажа к языку не было. Был создан особый язык, и мы говорили на нем до тех пор, пока не начали понимать друг друга. Было потрясающе. Джиннский язык!
Тильда Суинтон: И это сразу уничтожает все эти представления о сверхъестественном. Это сразу все слишком упрощает, приземляет. Ты слышишь речь Джинна и понимаешь, что перед тобой все же человек. Древний, сомневающийся, думающий. Это было великолепное решение Джорджа.
— Тильда, вам, наверное, нельзя задать вопрос, какие бы желания загадали лично вы…
Тильда Суинтон: Нет-нет, я не подготовила ответ, пожалуйста, не надо!
— Тогда давайте так: как бы вы себя вели, встретив Джинна? Так же, как ваша героиня? Вот вам предлагают три желания…
Тильда Суинтон: Я бы потребовала себе как можно больше времени, чтобы обдумать свои желания. Очень много, чтобы не сглупить. Где-нибудь подальше от всех, просто сидеть и придумывать желания.
Джордж Миллер: Слушай, я вот хочу прямо сейчас кое-что сказать. Вот мы сейчас сидим, и у меня совершенно катарсическое переживание. Мы познакомились с Тильдой и Идрисом, мы работали вместе, персонажи были созданы через бесконечные обсуждения друг с другом, мы замешивали в них наши истории, наши судьбы. Но съемки закончились, и дальше я провел с фильмом два года. И вот уже передо мной были не актеры, которые рядом со мной здесь сидят, а персонажи. Я давно забыл, как шли съемки, какой дубль мы выбрали. Все ушло. Передо мной были герои, я их воспринимал как Алитею и Джинна. И вот я их встретил сейчас, и для меня они не настоящие. Настоящие Идрис и Тильда — там, на экране, у меня в фильме. Это очень странное чувство, никогда у меня никогда не было такого. А они тут сидят сейчас и разбирают фильм! На съемках ты говоришь им сделать вот это и вот это, выбираешь те кусочки, где все получилось хорошо. Но вот сейчас меня просто накрыло этим ощущением, что все ненастоящее, потому что реальность только там, в фильме, где Алитея и Джинн.