Бычок идет, качается, но никак не упадет. Агния Львовна Барто (17 февраля 115 лет со дня ее рождения) тоже иногда покачнется, но потом выправится и идет прямо. Мы не жили в эти годы — нам повезло.
Говорят, Агния Барто в начале своего пути писала стихи в подражание Анны Ахматовой. «Стихи я начала писать в раннем детстве, в первых классах гимназии посвящала их главным образом влюбленным «розовым маркизам». Так себе, наверное, были стихи.
Но первое стихотворение, которое Барто написала в четыре года, когда болела, — по-моему, крутое (как все детские стихи, с такой небесной прививкой первобытной Елены Гуро или еще несуществующих обэриутов). «Девочка гуляла в зеленых лугах, ничего не знала о своих ногах».
Девочка Агния, выздоровев, побежала по дорожке, еще не зная, куда зеленая дорожка ее приведет.
«Это Машенька проснулась, / С боку на бок повернулась / И, откинув одеяло, / Вдруг сама на ножки встала».
Кстати, ножки были немаловажны для юной Агнии Львовны — она занималась в балетной школе, мечтала стать балериной. Но ни с балетом, ни с розовыми маркизами как-то не задалось: на выпускные экзамены в балетную школу приехал Луначарский. После зачетов был концерт. «Под музыку Шопена я прочла свое очень длинное стихотворение «Похоронный марш», принимая соответствующие трагические позы. Когда мне рассказали, что во время моего выступления Луначарский с трудом прятал улыбку, меня это очень обидело. Через несколько дней Анатолий Васильевич пригласил меня в Наркомпрос и сказал, что, слушая мой «Похоронный марш», он понял — я обязательно буду писать... веселые стихи. Он долго и сердечно говорил со мной, сам написал на листке, какие книжки мне надо прочесть».
Не знаю, был ли на самом деле на белом свете этот длинный «Похоронный марш» — Агния Львовна могла легко это и придумать: очень уж ложится в анекдотическую историю и само название, и Шопен, и вычурные позы. Каждый сверчок живет за огромной печкой, хвалит свой шесток, придумывает свою легенду. Когда над «ахматовским» периодом добродушно посмеялись, Барто стала писать лесенкой Маяковского:
«Рождайся, / Новый человек / Чтоб гниль земли / Вымерла! / Я бью тебе челом, / Век, / За то, что дал / Владимира».
«Я бью тебе челом, век» — по непонятной причине очень смешно. Так же как хорошо это свежее, первое, детское: «Девочка гуляла в зеленых лугах, ничего не знала о своих ногах». Можем только порадоваться, что Агния Львовна пошла по линии поэзии для детей.
Этого нам, благодарным советским дошкольникам, уже не забыть. Не уверен, что современные дети эти стихи знают, а зря: там вся хтонь и весь рассвет детского сознания, наш Эдгар По и наш просветленный короткий Уитмен, ранняя Ахматова и поздний Маяковский.
«Зайку бросила хозяйка — / Под дождем остался зайка. / Со скамейки слезть не мог, / Весь до ниточки промок».
И всё. Никакого хеппи-энда. Мишке повезло куда больше зайки:
«Уронили мишку на пол, / Оторвали мишке лапу. / Всё равно его не брошу, / Потому что он хороший».
Зайка — это из Ахматовой (Эдгара По). Мишка — уже из Маяковского (Уитмена).
Так она и металась — между Анной и Владимиром, Эдгаром и Уолтом.
Впрочем, вру, конечно. Агния Львовна больше не металась: шла ровным курсом. Настоящая слава пришла к Барто, когда свет увидела ее книга миниатюр для самых маленьких «Игрушки». Именно там было про бычка и лошадку («Я люблю свою лошадку, / Причешу ей шерстку гладко»). Книга вышла в 1936 году. И это была победа — с тех пор стихи Агнии Барто издавались в стране всегда огромными тиражами.
Но за всё надо платить (Господи, помилуй нас, оставь в стороне, мы бы тоже не выдержали): в 1930 году Агния Барто подписывает обращение писателей к Горькому, где сказки Чуковского были обвинены в неактуальности и буржуазности.
Еще, говорят, не пожалела Агния Львовна и Маршака. Правда, и ее, по легенде, не пожалели. Пришла Барто в редакцию и увидела на столе гранки новых стихов Маршака. И говорит: «Да такие стихи я могу писать хоть каждый день!» На что редактор ответил: «Умоляю, пишите их хотя бы через день...»
Смешно. А ноги приведут, куда надо. Но от насмешки редактора, и от личных трагедий не унесут, не уберегут. 4 мая 1945 года, когда казалось, что всё плохое уже позади, сын Агнии Барто Гарик вернется домой раньше обычного, а так как с обедом запаздывали, а день был солнечный, то подросток решит прокатиться на велосипеде. Что может случиться плохого в солнечном Лаврушинском переулке? Ну как что? Например, грузовик. Резко выворачивает из-за угла: мальчик падает на асфальт, ударяется виском о бордюр тротуара, смерть наступает мгновенно.
И от общественной суетливой деятельности резвые ноги тоже не унесут. Под постановлениями об исключениях из Союза писателей Пастернака и Солженицына стоит среди прочих и ее подпись. И Лидию Чуковскую тоже за ее подписью исключают.
«Вы требуете, чтобы все думали так, как вы. А я за свободу мнений. Я думаю, как Шостакович и Чингиз Айтматов, а вы — как Солженицын и Сахаров. Я вас зову: опомнитесь! Подобрейте!» Так воскликнет Барто на том заседании с исключением Чуковской. Какое ужасно неудачное слово: «подобрейте».
Но зато, когда в 1960-е годы в Союзе писателей пройдет встреча с советскими космонавтами, на листочке из блокнота Юрий Гагарин напишет: «Уронили мишку на пол…» — и протянет листочек автору. Когда Гагарина спросят, почему он написал на листочке именно эти стихи, он ответит: «Это первая книга о добре в моей жизни». Ведь это тоже немало.
И когда из Института мировой литературы исключали ее подругу Евгению Таратуту, Барто много помогала потом ей и ее семье. Таратуту должны были отправить в ссылку на 15 лет, но стараниями того же Союза писателей ее относительно быстро реабилитировали и даже восстановили в должности. Я уж не говорю про программу «Найти человека», с помощью которой Агния Барто соединила много семей.
1 апреля (когда в это невозможно поверить) 1981 года Агния Барто скончалась в Москве. Дорожка оборвалась, ножки устали. А ведь нам в детстве казалось, что этот бычок не упадет никогда.
Автор — поэт, прозаик, эссеист
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
