«Нам чрезвычайно интересны российские промышленные активы»

Материнская компания банка «Интеза», которая выступала финансовым консультантом и кредитовала сделку по продаже 19,5% акций «Роснефти», готова участвовать и в дальнейшей приватизации активов российского правительства. И даже поставила в известность об этом Минэкономразвития. Об этом в эксклюзивном интервью обозревателю «Известий» Анне Калединой рассказал председатель совета директоров «Интезы» Антонио Фаллико. Он объяснил, почему не правы СМИ, утверждающие, что евро от сделки так и не поступили на счета «Роснефтегаза», а также поделился мыслями, кому и в каком объеме может быть продан пакет акций Сбербанка.

— Господин Фаллико, некоторые российские СМИ на основании данных платежного баланса за декабрь сделали вывод, что евро, полученные за пакет акций «Роснефти», уже покинули Россию, а то и вовсе не поступали в нашу страну. При этом компания Glencore только 3 января сообщила о транзакции и закрытии сделки. Так поступили ли евро на счета «Роснефтегаза»?

— Не буду от вас ничего скрывать — 6 декабря 2016 года мы в Intesa Sanpaolo провели совет директоров, 7-го операция была готова. Но мы ждали окончательную отмашку от итальянских властей. Окончательное решение было принято только 3 января.

— Почему так растянулся во времени этот процесс? Повлиял конституционный референдум в Италии, который состоялся 4 декабря?

— Не будем ударяться в конспирологию. Как прежнее правительство Италии, которое возглавлял Маттео Ренци, так и нынешнее под управлением Паоло Джентилиони нас всегда поддерживали. Кстати, Джентилиони проявил особый интерес к этой сделке, была проведена даже специальная встреча по этому поводу.

— Почему же так долго пришлось ждать окончательного решения?

— Ничего критичного в этом нет. Просто существуют определенные финансовые механизмы, власти должны были проверить огромный объем документации, которая составляет сделку. Так что чисто формальные процедуры привели к тому, что решение принималось долго.

— Были разговоры, что ряд зарубежных инвесторов из различных стран претендовали на покупку. Почему были выбраны именно компания Glencore и Катарский суверенный фонд?

— Intesa Sanpaolo как финансовый консультант представила список претендентов «Роснефтегазу», а они уже сами сделали выбор в пользу этих двух покупателей. Затем мы выдали этим покупателям кредит в размере €5,2 млрд. Другую часть средств для приобретения пакета акций они предоставили сами. Для нас это стратегическая сделка, выгодная с финансовой точки зрения.

— Были ли компании, которые не нуждались в кредите для приобретения пакета «Роснефти»?

— Нет. Изначально предполагалась схема, что половину средств предоставит Intesa Sanpaolo.

— А сколько претендентов входило в шорт-лист?

— Больше десяти.

— Это были фонды или компании?

— Это были фонды, в том числе и американские, и энергетические компании. Но нужно было учитывать риски, поэтому выбор «Роснефтегаза» пал на нынешних покупателей.

— Риски, которые связаны с санкциями?

— С санкциями, но не только. Нужно было учитывать также возможность возникновения конфликта интересов. Например, если одна нефтяная компания покупает другую, то, возможно, она делает это, чтобы вмешиваться в деятельность приобретаемой компании.

— Почему была выбрана такая сложная схема продажи с цепочкой кредитов и компаний, в том числе двух сингапурских?

— Создавалась максимально прозрачная схема, которая бы устроила всех. Итальянское правительство тоже беспокоилось, не будет ли сделка противоречить санкциям. В министерстве финансов Италии есть комитет по финансовой безопасности, который и разбирал все документы по переговорам и сделке.

— Всё равно не очень понятна роль сингапурских фирм...

— Это может показаться сложным тем, кто не занимается нашим ремеслом. Для тех, кто занимается, это совершенно простая операция, смысл которой в обеспечении финансовой ликвидности. Это необходимо для ускорения процесса. Гораздо больше времени, чем на саму сделку, мы потратили на убеждение итальянских и других властей, что она не нарушает санкции.

— То есть сингапурские компании возникли не просто так? Это ускорило процесс или связано с налогами?

— Нормальный обычный процесс, связанный даже не с налогами. Обычно, когда готовят какую-либо финансовую операцию, стараются, чтобы она была максимально ликвидной.

— Тоже не самый простой момент — евро, как вы сказали, «Роснефтегаз» получил только 3 января, но в российский бюджет рубли поступили еще в прошлом году.

— Про эту часть «Роснефть» уже рассказала всё сама, и я не буду повторяться.

— Вы не участвовали в подготовке рублевой ликвидности?

— Это обычная обменная операция. Там кредита нет. А где нет кредита, нас тоже нет.

— Какие российские банки также принимали участие в сделке? В российских СМИ называют ВТБ и Газпромбанк. Возможно, были и другие?

— Мы профинансировали двух новых акционеров в евро. Остальное нас не касается. Могу сказать твердо — в той части, в которой мы участвовали, никто больше не был задействован. Группа Intesa Sanpaolo предоставила кредит в размере €5,2 млрд, это наша операция, и мы тут в первых рядах. Наш банк располагает большой ликвидностью, и нам не нужно было просить у кого-то деньги.

— Но российские СМИ сообщали, что часть денег покупатели получили от ВТБ, например?

— Если эти два новых акционера имели дела с другими банками, нас это не касается. Но я, честно говоря, не думаю, что Катарскому фонду нужно обращаться к другим банкам. Фонд управляет более $600 млрд. И он может позволить себе заплатить 2,5 млрд за покупку пакета «Роснефти». Для Glencore с капитализацией свыше $50 млрд, который является одним из крупнейших в мире трейдеров сырьевыми, в том числе энергетическими, товарами, это тоже было бы странное решение.

— Вы упоминали о рисках. Но просчитаны ли были риски в отношении фонда Катара? Общеизвестно, что с этой страной у России существует негласное нефтегазовое противостояние. Не создает ли это конфликта интересов?

— Фонд Катара — суверенный фонд, надежный. Я встречался с его руководством, оно было крайне позитивно настроено по отношению к этой сделке. Поэтому ничего удивительного я в ней не вижу.

— Возможно, сделка станет основой для сотрудничества?

— Это уже будут дополнительные переговоры новых акционеров. В рамках приватизации такие переговоры не велись.

— Есть ли ограничения у новых акционеров по перепродаже долей? И в какой срок теоретически она могла бы состояться?

— Этого я не знаю. Я видел руководителей обеих компаний. Они были очень заинтересованы в сделке. Мне показалось, что не совсем корректно у них было спрашивать, на какое время они планируют задержаться в акционерах. Это всё равно, что при встрече с двумя друзьями, которые собираются пожениться, спросить, когда они собираются развестись.

— То есть, скорее всего, никаких ограничений по этому поводу нет?

— Думаю, что нет. Хотел бы еще раз подчеркнуть, что это было осознанное приобретение, которое направлено на достижение определенных финансовых целей. Intesa Sanpaolo занималась прежде всего финансовой документацией, а соглашения между акционерами — это отдельный процесс.

— Заинтересованность Intesa Sanpaolo была чисто финансовой? Политический аспект не присутствовал?

— Для нас это очень крупная промышленная и финансовая сделка. И я надеюсь, что это только первый шаг перед тем, как проводить в России много других крупных операций.

— Хотите сказать, что Intesa Sanpaolo намерена участвовать в других приватизационных сделках российского правительства? Например, сейчас в плане стоят ВТБ и «Совкомфлот». Интересны ли вам эти активы?

— Скажу так: мы хотим показать, что в области инвестиционного банкинга мы такие же крупные игроки, как JP Morgan и другие. Не буду скрывать, что Intesa Sanpaolo обозначила Министерству экономического развития России интерес к участию в других приватизационных сделках. Пока ответа нет. Когда у нас будет конкретный запрос, мы сможем сказать что-то точнее. Компании, которые вы назвали, это компании первого уровня, но сначала к нам должны обратиться, чтобы мы определились со своим участием в сделках по их приватизации.

— Но эти активы вам интересны?

— Чрезвычайно интересны.

— Если с приватизацией ВТБ и «Совкомфлота» всё не до конца ясно, то продажа очередного пакета Сбербанка и вовсе перешла в разряд туманных перспектив. При этом глава кредитной организации Герман Греф неоднократно говорил, что нужно доводить долю Центробанка до уровня существенно ниже 50%. Гипотетически, готов ли ваш банк кредитовать такую сделку или даже купить пакет акций Сбербанка?

— Мы не любим пребывать в мечтах. Трудно себе представить, что системообразующий банк, каким является Сбербанк, могут продать иностранному инвестору. Это ключевой участник экономики России. И я не представляю себе, что какому-либо иностранному банку может прийти в голову купить Сбербанк. Но я говорю как банкир. Как иностранный банк мы должны расти в тех нишах, где не будем нарушать экономическое равновесие принимающей нас страны.

Да, мы готовы активно участвовать в приватизации промышленных предприятий и готовы профинансировать участие в этих сделках американских, японских компаний, компаний из других стран. Или приобрести долю в такого рода важных компаниях, при этом соблюдая приличия. Это, кстати, касается не только России. В Италии то же самое. Наше правительство тоже может вмешаться в ситуацию, когда ему не понравится присутствие иностранцев в каких-то стратегических сферах деятельности.

— У  нас как раз эксперты полагают, что большой пакет Сбербанка можно продать только иностранному инвестору, поскольку в России нет крупного покупателя, а фондовый рынок не сможет переварить такое размещение.

— Это всё мечты.

— Только из стратегических интересов Сбербанк нельзя продавать иностранному инвестору?

— Сбербанк не может уступить контрольный пакет иностранцу. Если найдется какой-то зарубежный банк, который захочет выстроить синергию со Сбербанком, то при наличии небольшого миноритарного пакета это может быть полезно для обеих сторон. Но прежде всего это было бы полезно с точки зрения приобретения новых банковских технологий. Но уступить иностранцу контрольный пакет Сбербанка или «Роснефти» было бы нелогично.

Например, в Италии есть Eni. Для нашей страны это очень крупная компания. Кто является главным акционером? Минфин Италии. Никто этому не удивляется. Нам было бы очень странно, если бы Eni оказался в руках иностранцев, в том числе с точки зрения обеспечения энергетической безопасности. Сбербанк — системный банк, который контролирует 50% личных депозитов и 32–35% частного бизнеса. Не могу представить себе, что Россия отречется от банковской деятельности, от депозитов, от бизнеса.

— Пока о контрольном пакете Сбербанка речь не идет. Но 10%, на ваш взгляд, было бы уместно продать иностранному инвестору?

— Надо смотреть на синергетический эффект с зарубежным миром. Важно, чтобы в стратегии кредитной организации была возможность более широкого международного присутствия, но сейчас, насколько я вижу, Сбербанк хочет сократить это присутствие. Возможно, это результат санкций. Другое дело, если говорить о банках второго десятка по российской классификации, тогда это могла бы быть совершенно рыночная сделка.