«Человек способен на поразительное добро»

С 4 февраля в российской прокате «Ян Карский. Праведник мира» — документальный фильм лауреата «Эмми» Славомира Грюнберга о человеке, который первый рассказал миру о холокосте. Сделал он это еще в 1942 году — польский подпольщик, чудом выживший после Катынского расстрела, Ян Карский стал свидетелем зверств по отношению к евреям в оккупированной Польше, и увиденное полностью изменило его жизнь. Как показывает фильм, сам не избежавший влияния антисемитизма в молодости (по крайней мере, он не считал нужным заступаться за евреев, когда их избивали однокурсники в университете), Карский добровольно решил донести страшную правду до западных лидеров и вынудить их вмешаться.

В фильме есть документальная хроника, анимационные вставки, записи многих интервью, в том числе с самим Карским, который прожил долгую жизнь и скончался в 2000-м году. Его голосом в русской версии говорит Сергей Юрский. Отдельно стоит отметить — «Ян Карский. Праведник мира» является копродукцией США, Польши и России.

Корреспондент «Известий» встретился с журналистом и телеведущим Владимиром Познером, который озвучил одного из героев фильма — биографа Яна Карского Э. Томаса Вуда.

— Расскажите, как вы оказались в проекте? И не смущала ли вас довольно скромная роль — в кадре вы не появляетесь ни разу?

— Случилось всё просто. Однажды Евгений Викторович Гиндилис, продюсер фильма, позвонил мне (я, кстати, до сих пор не знаю, почему именно мне — мы не были до этого знакомы) и спросил, знаю ли я, кто такой Ян Карский. Я ответил, что нет, не знаю. «Давайте, я вам о нем расскажу», — и Гиндилис рассказал о жизни Карского, о том, что готовится фильм о нем, и спросил, могу ли поучаствовать в русской версии этого фильма. Я согласился сразу и только укрепился в этом желании, когда прочитал книгу, сценарий, и особенно когда узнал, что самого Карского будет озвучивать Сергей Юрский. Мне, в сущности, досталась моя обычная роль интервьюера — я дублировал американского исследователя и биографа Карского Томаса Вуда.

Я рассматриваю свое участие в этом проекте как исполнение определенного долга. Во-первых, перед самим Карским. Я абсолютно убежден, что нужно делать всё, чтобы о таких людях помнили, о таких людях знали, потому что они служат напоминанием каждому из нас, что человек способен на поразительное добро. Не на разовый подвиг, а на исполнение целой миссии без какого-либо корыстного интереса. И во-вторых, это мой долг перед теми миллионами убитых, чтобы про них тоже не забывали. Вот, собственно, все мои мотивы.

— Как считаете, почему известность Карского настолько несопоставима с его вкладом?

— В силу многих причин. О нем и его деятельности узнали сравнительно недавно и еще мало говорят, мало материалов создано, и этот фильм, надеюсь, сыграет свою роль — в России и не только. Есть, конечно же, и политический момент. Это видно и по фильму — в нем и США выглядит не лучшим образом, и Британия, не говоря уже о России — там упоминается Катынский расстрел польских офицеров.

Кроме того, в России довольно сложное отношение к холокосту. О нем говорят чуть поморщившись («да, это ужасно, кошмарно, но 6 млн — это не 27 млн погибших в Великой Отечественной»), то ли не желая понять, или делая вид, что нет желания: одно дело — военные потери, пусть и чудовищные, и совсем другое — попытка уничтожить целый народ.

— В том, что западные политические лидеры не восприняли рассказы Карского всерьез — в этом был момент антисемитизма или чистый realpolitik?

— В чем истоки холокоста? Как мне кажется, это сочетание существовавшего и существующего антисемитизма в Европе и приход к власти, в общем, сумасшедшего человека, каким был Гитлер, который патологически боялся и ненавидел евреев. Почему в мире так легко к этому отнеслись поначалу? Я не думаю, что Рузвельт был жутким антисемитом (хотя небольшая доля, наверное, и была в его действиях) — вероятно, он просто не хотел, чтобы все считали, будто США в войну втянули евреи, а это так могло быть истолковано. Кто-то из лидеров считал, что сейчас не время этим заниматься, есть дела поважнее.

— Если бы вам представилась возможность встретиться с Карским, чтобы вы хотели у него спросить?

— Наверное, самый первый вопрос был такой: почему вы решили взяться за это дело — донести до Запада правду о том, что происходит в концентрационных лагерях? Карский воевал в подполье, боролся с нацизмом, и его работа уже приносила реальную помощь людям. Никто от него не требовал, он сам почему-то решил взвалить на себя это неблагодарное дело, которым затем стало главным делом его жизни.

— И что бы он ответил?

— Не знаю. Когда имеешь дело с людьми такого масштаба, почти невозможно предсказать ни их мышление, ни их действия.

— Вы общались с сотнями людей самых разных профессий и судьбы. Были ли среди них подобные Карскому — живые праведники, от чей моральной чистоты становится неловко?

— Мне приходилось встречаться с людьми намного умнее меня, я общался даже с людьми гениальными — а это совсем особый опыт, но, наверное, был только один человек, чей моральный уровень для меня недостижим, — я имею в виду академика Сахарова. Это было не интервью, а личный разговор — во время перестройки, когда его вернули из горьковской ссылки.

— И как всё прошло?

— Честно говоря, разговор оставил тяжелые ощущения. Я долго работал в пропаганде, был убежденным сторонником советской власти и разочаровался в ней довольно поздно, вышел из партии довольно поздно. И Сахаров об этом, конечно, знал и говорил со мной жестко. И был прав. Но это не отменяет моего отношения к нему.

— Есть сейчас в России люди, кого можно назвать моральным авторитетом?

— Пожалуй что нет. Есть те, чьи поступки вызывают у меня уважение, но они всегда мотивированы какими-то дополнительными причинам — желанием прийти к власти, например. Они не бескорыстны. Люди, которые вышли на Красную площадь, протестуя против ввода советских войск в Чехословакию в 1968 году, понимали, на что себя обрекают, и не преследовали никаких целей — их вело исключительно чувство долга, что я должен поступить именно так. Подобных им я лично сегодня не вижу. Вероятно, они есть, просто не проявляют себя. Но и во всем мире я не могу ни на кого указать пальцем. Из государственных деятелей таким был Нельсон Мандела, но и его уже нет с нами.

— А отсутствие авторитетов (даже со скидкой на то, что мы знаем не всех выдающихся современников) — это что-то говорит о состоянии нашего общества?

— Говорило бы, если бы авторитеты были, а общество от них демонстративно отстранялось. Праведники не каждый день рождаются, и обстоятельства, чтобы они себя могли проявить, к счастью, тоже бывают не часто. Я бы не стал по этому поводу переживать, а скорее воспринимал всё философски — да, ну вот такие сегодня времена, серенькие. Знаете, древние римляне, когда было совсем плохо, говорили: «Это время жабы». Имелось в виду следующее — если ты жалуешься, что всё уж очень отвратительно — съешь живую жабу, и окажется, что всё на самом деле гораздо лучше.