Перейти к основному содержанию
Реклама
Прямой эфир
Общество
Очевидица теракта в «Крокусе» рассказала о переосмыслении ценности жизни
Армия
Весенний призыв в России начнется 1 апреля
Недвижимость
В Москве спрос на элитные квартиры больших площадей за два года удвоился
Происшествия
В Челябинской области женщина погибла в ДТП с минивэном
Мир
Туск заявил о переживании Европой предвоенной эпохи впервые с 1945 года
Мир
В США ужесточат контроль над нелегальными мигрантами после убийства студентки
Спорт
Захарова предрекла уничтожение олимпийского движения главой МОК
Недвижимость
Эксперт рассказала о трендах в планировке и интерьере частного дома
Экономика
Лихачев сообщил о заказе дополнительно 15 плавучих энергоблоков у «Росатома»
Политика
В Госдуме указали на воинственную риторику НАТО из-за давления США
Общество
Система санитарного контроля РФ помешала завозу шести опасных инфекций за год
Экономика
Экономист предрек рост упущенных доходов иностранных компаний после ухода из РФ
Происшествия
Под Волгоградом мужчина скончался после того, как съел самый острый перец в мире
Мир
Минэнерго Украины сообщило о массированной атаке на энергообъекты страны
Спорт
Глава МОК Бах заявил о решении России и Украины не бойкотировать Олимпиаду
Экономика
Новак сообщил о запуске первой очереди «Арктик СПГ – 2»

Скорбное бесчувствие

Философ и писатель Андрей Ашкеров — о войне, которая гремит не за горами, и о мире, который висит на волоске
0
Озвучить текст
Выделить главное
вкл
выкл

За вчерашний день встретил двух свежих покойников. 

Один был утопленник, второго сбила машина. 

В обоих случаях они не вызвали никакого волнения или там интереса у окружающих. 

На пляже купальщики продолжали купаться, загоральщики — загорать. 

То же самое было и на дороге: троллейбусы шли мимо — их рога странно гармонировали с наушниками в ушах пассажиров. 

И только один из троллейбусных сидельцев воскликнул, переполненный чувствами: «Смотрите, там еще ошметки вокруг». 

И вот что я думаю, уважаемые граждане. Я думаю, народ к войне готов. 

Он созрел для нее. 

Только воюющий народ относится к умершим с такой невозмутимостью: то ли стоической, то ли эпикурейской — не поймешь даже.

Причина, однако, может быть и совсем в другом: люди перенасытились зрелищем войны у порога.

Давно уже война не подступала так близко: Луганск и Донецк ближе, чем Белград. В Луганске и Донецке бомбят таких же, как они, а сознание не допускает слишком долгого лицезрения того, как умирают тебе подобные. Конкретная смерть начинает опознаваться как нечто отвлеченное: она становится статистической данностью: «Умер? С кем не бывает!».

А тут еще телевизор.

Рядовому пользователю телевизор заменяет бессознательное. Без него бессознательное даровало забвение, аналог прижизненного блаженства.

Явления переставляли являться. Они лишались образа и приобретали его только по случаю. Телевидение, напротив, держит наготове образы для всех случаев жизни и не дает психике играть со случаем.

А между тем игра со случаем — единственный способ справиться с судьбой. Телевидение, таким образом, возвращает нас к античной ситуации бессилия перед роком.

Гегель полагал, что в новейшие времена судьбу заменила политика, так вот, бессилие перед роком возвращает нас к исходному положению дел: никакой политики, только то, что предначертано.

Любители рассуждений в духе Франкфуртской школы отметили бы, что за этим стоит усиление административного ресурса: мол, это ему свойственно выдавать себя за рок, а выдавая, он действительно им становится.

Меня, однако, больше волнует другое: заранее готовая картинка ломает механизм воображения, а без него не работает и моральный императив. Воображение сравнивает, позволяет ставить себя на место другого, а другого — на твое место.

Погибли, к примеру, пассажиры метропоезда на перегоне между станциями «Славянский бульвар» и «Парк Победы». Или пассажиры малайзийского Boeing. Или луганские старухи, обычные, без которых и двор — не двор. Или вот распятый мальчик из сюжета «Первого канала».

Но как вместить эту гибель?

Тиражирование новостей делает само собой разумеющейся мысль о том, что такое могло случиться с любым. Подчеркиваю, с любым. Но не с каждым.

Статус новости уравнивает не только события, подстригая их не хуже 300-летнего газона, но и людей. Каждый уникален, спору нет, но уникален в той же самой степени, в какой уникален любой другой.

Между «он» и «ты», то есть между любым и каждым, возникает дистанция огромного размера. Есть огромный соблазн объединить всех, кто опознается в третьем лице — как «он», а не как «ты», — в качестве врагов. Взять бы их и определить за колючую проволоку. А лучше выслать, на необитаемый остров.

Проблема, однако, в том, что ненавистный «он» всегда оказывается внутри. Этот «он» находится на положении перепроизведенного товара: статистика опережает любые представления человека о себе самом и о ближнем.

Перепроизводство третьего лица компенсирует дефицит второго и первого лиц: настоящая война разворачивается между «ты» и «я» на одной стороне и «он» — на другой.

В итоге третье лицо неликвидно: его много, недопустимо много. Списание и утилизация третьего лица — одна из основных причин современной войны. Она не только продолжает внутренний конфликт, но и работает с его причинами во внешнем мире.

Ты можешь быть на месте любого, но это превращает жизнь в симулятор жизни. Одновременно на твоем месте может оказаться любой, но только не ты сам.

Дистанция между «он» и «ты» разрушает любые причинно-следственные связи. На месте любой из причин оказывается неведомый стрелочник, и этот стрелочник — ты. Его фигура обозначает возвращение изгнанных случайностей. Война является лучшим способом назначения стрелочников.

Именно поэтому в ситуациях «управляемых демократий» война оказывается почти единственным способом, с помощью которого заявляют себя репрессированные случайности. Хотите сказать: «Нет войне» — не играйте против фортуны.

Когда причинно-следственные связи разрушены, всё очевидное оказывается невероятным: а был ли распятый мальчик, а был ли упавший Boeing, а была ли авария в метро? Ответ на них — тоже в компетенции стрелочника. Он стреляет неведомыми шансами и всегда — в точку.

Куда бы он ни попал, невозможно передать причиненное страдание. Когда «я» в дефиците, а механизмы сравнения с кем-либо разрушены, невозможна жалость. При всем желании поставить себя на место другого это оказывается невозможно. Как пел Шнур: «Никого не жалко, никого — ни тебя, ни меня, ни его».

Причина не в том, что другой (достойный жалости) отсутствует, а в том, что ты сам — не опознаешься.

И не только не опознаешься — не можешь быть опознанным. Нет никаких сравнений. Все — зрители.

Отсюда невозможность обладания ничем личным, и в первую очередь — неспособность опознать и отработать никакие травмы. Из условия личной идентичности травма превращается в набор статистических погрешностей, подлежащий списанию. Лучшим способом списания этих погрешностей опять-таки является война.

Речь идет о невыносимом внутриличностном конфликте, который очень трудно (да и нечем) удержать в себе. Очень скоро этот конфликт принимает форму совсем других войн — не обязательно горячих, холодные иногда куда более разрушительны.

В новейшем противостоянии «укропов» с «колорадами» нет противостояния народов (украинцев и русских) или стран (Украины и России), а есть противостояние между «он» и «ты». Каждая из сторон хочет списать издержки существования в режиме «он» на другую сторону.

Проще сказать, это противостояние является попыткой разрешить проблему перепроизводства масс: «готовых людей».

Напомню: масса и есть тот эфир, в котором и для которого вещают теле- и радиостанции. Однако, вопреки представлениям теоретиков психологии масс, масса травмирована своей массовостью.

Она — новый титан, который, как и полагается титану, норовит рухнуть под собственной тяжестью.

Причина этой незадачи в том, что масса всегда является зрителем и прежде всего — по отношению к собственной жизни.

Выделение недобрых «их» помогает решить задачу, связанную с превращением того, кто остался, в положительных «нас».

Идентификация через третье лицо всегда предполагает, что на кону разыгрывается статус того, что окажется «не пойми кем». Однако низвержение в «не пойми кого» оборачивается и наибольшим шансом на комплектацию нового «мы» (почти как героиня Гоголя, положительного во всех отношениях.)

«Мы», как и стихи, возникает из неведомого сора. Донецко-луганское ополчение является тиглем, в котором оно формируется. Однако нужно признать, что таким тиглем являлся и киевский майдан.

Вопрос стоит теперь о том, какая из стран избавиться от своего тигля раньше: Украина — разогнав майданную агору, или Россия — отказавшись от моральной и любой другой поддержки антимайданного сопротивления?

Пока очевидно только то, что главным противником для нового «мы» является коллективный Запад, для которого существует только одно «мы» — его собственное. И на кону в его защите — тоже война. 

Комментарии
Прямой эфир