Нильс Ландгрен: «У русского джаза есть свой голос»
В Московском доме музыки выступит знаменитый шведский фанк- и соул-музыкант, тромбонист и вокалист Нильс Ландгрен. Корреспондент «Известий» позвонил артисту в Стокгольм.
— В Москве вы будете играть с интернациональным составом: немец, швед, марокканец. К тому же — в сопровождении камерного оркестра. Что нам предстоит услышать?
— Конечно, фанка особого не получится — это такая камерная история, нежная, спокойная. Но я надеюсь, там найдется место паре темпераментных номеров — и я, конечно же, спою. Я давно ждал возможности выступить в Москве и очень счастлив тем, что она вот-вот реализуется.
— Откуда ваша любовь к фанк-музыке, не очень характерная для жителя северной страны?
—Я вообще вырос на джазе: мой папа играл на корнете в джаз-бэнде, и потому в доме было полно пластинок с Дюком Эллингтоном, Луи Армстронгом, Джимми Лансфордом. Старые, еще не виниловые, а шеллаковые. Я их очень любил. И до сих пор люблю. А потом, в середине 1960-х старшие братья начали таскать домой соул: Карлу Томас, Отиса Рединга, Джеймса Брауна.
Я к тому времени уже открыл для себя «Битлз», но эти темнокожие ребята меня буквально захватили, и я подумал, что в моей картине мира они явно займут серьезное место. И когда я начал играть на тромбоне, оказалось, что он, как никакой другой инструмент, подходит для фанка: у него пронизывающий низкий звук. Я люблю четкий ритм, простые мелодии, — а, собственно, что еще можно сказать о фанке?
— В конце 1970-х вы играли в духовой секции ABBA — что можете вспомнить об этом времени?
— Меня пригласили для записи альбома Voulez-vous. Я к тому времени был известен в Швеции — не так много тромбонистов в нашей стране было. Мне понравилось: диско веселое и сделано с душой. Я и сейчас вспоминаю те времена с большим удовольствием — это была отличная школа, к тому же мы все понимали, что принимаем участие в чем-то очень важном.
— Ваш последний альбом Eternal Beauty («Вечная красота») состоит из камерных песен, по большей части кавер-версий известных хитов.
— Тут вопрос стоял таким образом: найти песни, которые мне нравятся и которые я бы смог убедительно спеть и сыграть. Я вспоминал песни своего детства, юности. Когда я был совсем маленький, мама работала уборщицей и брала с собой меня — оставить было не с кем. Она работала, а я слушал радио, маленький транзистор. Вот оттуда пришла песня Greenfields, например. Она тогда была очень популярна в Швеции. А другие песни — Джорджа Харрисона, Джеймса Тейлора, моих друзей Эсбьерна Свенссона, Михаэля Вольны — это песни с простыми мелодиями, хорошими текстами, которые могут остаться навсегда. Отсюда и название альбома.
— Что для вас важнее — инструментальная музыка или пение? Когда видишь вас на сцене с алым тромбоном, кажется, что это не инструмент, а часть вашего тела.
— Так и есть! (смеется) Но мой голос — тоже часть моего тела! И петь я начал раньше, кстати говоря, чем играть на тромбоне.
— Как получилось, что вы выбрали тромбон? Не самый очевидный выбор для молодого человека, который хочет стать музыкантом.
— Да, я вас понимаю. Я начал играть на тромбоне в 13. С 6 лет я играл в оркестре на ударных — в оркестре для уличных парадов, знаете ли. И родители проклинали звук барабана — я же дома репетировал. В какой-то момент мать сказала мне: «Хватит!» Я послушался. А через пару недель отец взял на ремонт тромбон (он был прекрасным мастером по духовым инструментам). Я попробовал сыграть и даже смог извлечь пару звуков. Когда отец вернулся с работы, сказал ему: покажи мне, как правильно. И с тех пор играю.
— С начала 1980-х мы наблюдаем невероятный взрыв скандинавского джаза, у которого есть свой почерк, свое, необщее выражение лица — при этом он является частью мирового джазового процесса.
— Да, у нас свой подход, это правда. Трудно сказать, в чем тут дело — в климате ли более холодном, в ином темпераменте... Но вот я был в Москве на джазовом фестивале несколько лет назад и слушал русских джазменов — их джаз вроде бы такой же, как американский — правильный, но тоже отличается. У русского джаза совершенно очевидно есть свой, отличный от иных голос.
