Сельскому учителю Илье Фарберу опять присудили фантастический, удивляющий своей нелогичностью срок — семь лет и один месяц колонии строгого режима. Плюс к тому штраф — 3,1 млн рублей.
Опять — оттого что Фарбер был уже приговорен Тверским областным судом к восьми годам, но Верховный суд отправил дело на новое рассмотрение. Наново рассмотрели в Осташковском городском судебном присутствии и сочли возможным скостить 11 месяцев. Семь лет — срок, который считается достаточным для наказания супостатов, совершивших преступления против личности, — убийц и насильников. За кражу всего леса меньше дают.
Между тем обвиняется Илья Фарбер в получении взятки в размере четыреста с чем-то тысяч рублей. Собственно говоря, дело учителя Фарбера совершенно не политическое, и политическим его делает только приговор — поскольку очевидно, что наказывают учителя не только за содеянное, но и еще за что-то, что сверх содеянного.
А что — сверх? Артистичный человек, выпускник ГИТИСа, московский художник, к тому же занимающийся архитектурой, «с династическим опытом земского учительства» — словом, очень артистический, перебрался из Москвы в деревню. Выбрал в качестве места жительства село Мошенка Осташковского района Тверской области с тем, чтобы произвести в селе культурную революцию. Учительствовал в местной школе, был по-настоящему увлечен делом. Преподавал рисование, музыку, литературу, делал для детей праздники, занимался с ними спортом. Когда устраивался на работу, сказал местному завучу слова, до сих пор имеющие для нее значение — «вижу школу как дом, в котором никогда не гаснут окна». Затем, помимо учительского места, принял должность заведующего сельским клубом и был вынужден заниматься уже затеянным к тому времени в клубе ремонтом. Возымел мечту — надстроить здание клуба, чтобы еще и туристический центр. Вступил в деловой конфликт с Юрием Гороховым, гендиректором крупной местной компании «Горстрой-1», производящей тот самый ремонт. Вел себя неподобающе. Г-н Горохов — влиятельный человек, местный предприниматель с весом и связями, человек, включенный в областной патрициат. Таков общий рисунок дела.
Пришлый человек не понял хозяйственных раскладов и местных правил игры, не сообразил, где на чужбине располагаются точки силы, недооценил масштаб влияния противника — частный случай.
После первого приговора Илье многие писали и говорили о трагедии нового народничества: возможно, община столь жестоким способом изгнала чужака — по той простой причине, что не захотела насильственно хорошеть и культурно расцветать. Кроме того, пришлый энтузиаст всегда раздражает мир своей декларированной праведностью. Много было такого рода дел в середине 1990-х — когда деревня выдавливала из себя интеллигентов-народников первого призыва — городских мечтателей, решивших заняться фермерством. Куда полезли? Я помню, как сидела однажды в пустом, уже разграбленном деревней фермерском доме — ждала сельского кооператора Жигалева, который должен был вернуться после очередного судебного заседания. Жена кооператора волновалась — ночь, собаки воют — где Жигалев? А Жигалев шел в деревню пешком — его из автобуса поселяне выкинули. Пришел измазанный в средневековой грязи (распутица) и сказал: «Трудно быть прогрессором!» Потом я эту грязь видела в фильме Германа по Стругацким — моря деревенской глины.
Но этот взгляд на дело Фарбера как на драму прогрессора — все же социальная поэзия. За что — семь или восемь лет?
Что объединяет это дело со всеми прочими политическими процессами, кроме лютой скуки, царящей во время суда? Эта скука — всегда заметна, когда сидишь на «пустом» заседании — лишенном смысла по причине того, что приговор уже в задней комнате написан. Скрыть эту изматывающую скуку взрослых здоровых мужиков невозможно. Губят скучая. Владимир Андреев, судья первого, тверского процесса, говорил Фарберу во время присутствия: «Присяжным уже неинтересно слушать», «Давайте быстрее, присяжным скучно».
Так вот помимо скуки — что общего?
Местное же дело, обыденное. Я вспоминала: почему приговор — большой срок за махинации при строительстве сельского клуба — кажется мне таким знакомым и даже близким, чудится своего рода приговором «с прошлым». Потому что он советский: какому–нибудь бригадиру ССО, студенческого строительного отряда, вполне могли впаять «восьмерик» за выпендреж.
Государственный месседж такого рода срока понятен: не лезь куда ни попадя, зашибай, что разрешили. Знай своё место.
Так что, месседж фарберовского срока — не ходи в деревню, глупый энтузиаст, и не мечтай сделать из сельского клуба туристический центр с мезонином — потому что такого рода затеи разрешаются только своим? Отчасти. Но в учительском деле есть еще одно важное сообщение. Тут сработали некоторые личностные особенности жертвы — а именно Ильи Фарбера.
Алданов писал о Галилее — он был мудрецом в науке о звездах, но неучем в науке о людях. Фарбер очень артистический человек, зефирный. Он людей не понимает и не чувствует. Это бывает, это ничего, за это не сажают. Нигде. А в Твери — очень можно попасть. Главный враг Ильи в деревне — достойная дама, депутат. Вообще Илья с дамами хорош — у него был роман с главой местной администрации, прелестной жесткой женщиной, а учительницам в школе он целовал руки. А вот та дама, которая на него в большой обиде, — она бывшая подруга главы местной администрации, той самой прелестной женщины. Что такое деревенская лучшая подруга — это бездна, это тьма, это с такой осторожностью надо было обходиться... А с Гороховым как себя вел? Следователь как-то произнес важные слова: «Фарбер ваш не по понятиям себя вел. Нельзя так себя вести с уважаемыми людьми». А сам Юрий Горохов в интервью сказал: «Вообще-то ему дали такой срок не за это (речь шла о величине суммы инкриминированной Фарберу взятки). При мне ему предлагали явку с повинной, раскаяние и прочее, в лучшем случае — условный срок. Если бы Фарбер покаялся, дали бы 2–3 года условно. Я не был на суде. Но говорят, что он оскорблял судью. У вас есть еще вопросы?» Илья Исаакович, по слухам, высокомерен. Ведет себя не по понятиям. Выпендрежничает. Метит выше положенного ему места. Не понимает, на кого батон крошит. Путает рамсы.
Именно это роднит его удивительный срок с другими удивительными сроками. Важно не дело, но слово. Карают не за плутовство, а за то, что занесся. Не по понятиям себя ведет.
