Анна на сцене

На российских экранах — британская Анна Каренина, фильм, поставленный режиссером «Гордости и предубеждения» и «Искупления» Джо Райтом, юбилейная, 10-я по счету, экранизация романа Толстого.

Помимо наших Татьяны Самойловой и Татьяны Друбич, Анной, начиная с 1935-го года, успели побывать Грета Гарбо, Вивьен Ли, Софи Морсо, Жаклин Биссет и Хелен Маккрой. Новой Карениной, естественно, стала одна из самых красивых актрис наших дней — Кира Найтли, кочующая к тому же у Райта из одной экранизации классики в другую.

Самойловой-Карениной было 33 года, Сергей Соловьев в своем фильме вообще ориентировался не на реальный, а на «социальный» возраст персонажей и, соответственно, сильно состарил героев. У Райта не только Анна (Найтли сейчас 27), но и все основные персонажи молоды, собственно, как было это и у Толстого, а Каренин, которого сыграл совершенно неузнаваемый в первые мгновения Джуд Лоу, значительно моложе романного: Анну и ее супруга, как известно, разделяла 20-летняя разница в возрасте. Левина сыграл Домнэл Глисон — Билл Уизли из «Гарри Поттера». На Кити режиссер хотел пригласить Сиршу Ронан, ставшую всемирно известной после роли младшей сестры в «Искуплении», но она не смогла из-за занятости на других проектах, и возлюбленной Левина стала шведская актриса Алисия Викандер, которая сейчас номинируется на британскую BAFTA в категории «Восходящая звезда». Вронского сыграл Аарон Тейлор-Джонсон («Пипец», «Стать Джоном Ленноном»).

Но ничуть не меньше, чем имена режиссера и актеров, внимание к проекту привлекает сценарист: Том Стоппард, написавший, в частности, сценарий к оскароносному «Влюбленному Шекспиру».

По отношению к российскому классику Стоппард, впрочем, повел себя куда более сдержанно, чем это было в случае с классиком британским. Он, правда, сделал Анну последних месяцев ее жизни совершеннейшей, законченной морфинисткой, но не он первый и основания для такого прочтения есть.

В остальном Стоппард с удивительной, просто-таки ремесленной ловкостью утрамбовал роман в формат сценария двухчасового костюмного фильма.

И главным новатором выступил все-таки не драматург, а режиссер, в самый последний момент решивший, сделать не просто фильм, а фильм-спектакль.

На заднике возникают контуры то собора Василия Блаженного, то Исакия — символизируя Москву и Петербург соответственно. Персонажи почти всегда будто бы находятся на сцене, причем сцена эта, как в хорошо оснащенном театре, может крутиться, вертеться, возникать на разных уровнях и т.д. Некоторые эпизоды выглядят так, будто поставил их Юрий Любимов (например, когда в присутствии у Стивы Облонского служащие бездумно и ритмично штампуют бумаги), другие больше напоминают спектакли Андрея Житинкина, с поправкой на британский перфекционализм.

Правда, лучшая сцена фильма — сцена бала: Кити ждет предложения, а Вронский, всецело поглощенный Анной, явно заставляет режиссера забыть о заданных им же самим условиях игры.

В своем интервью «Известиям» Джо Райт говорил, что российская аристократия с ее искусственностью будто сама напрашивается на то, чтобы стать частью театрального представления. Всё так. Но история с театром — лишь постановочный ход, и странно ожидать, что он будет самодостаточным.

Да, в фильме прилежно изложен сюжет и сохранены почти все основные персонажи. Но если некоторые экранизации классики похожи на комикс, то эта скорее на роскошно изданный, на глянцевой бумаге, со множеством иллюстраций, букварь. «Вот Кити. Она прелестна и добродетельна». «Вот Вронский. Хорош, как херувим, и добр в душе, но слишком легкомыслен». «Вот Каренин, скучный, но порядочный человек». «Вот Левин, честный, умный, любит деревню и Кити». «Вот Анна. Красива, нервна и носит умопомрачительные наряды». Кстати, если толстовская Анна, умевшая, как известно, одеваться недорого, так как отдавала модистке перелицовывать старые платья, увидела бы те шедевры высокой моды, в которых щеголяет Анна из британского фильма, она, возможно, передумала бы бросаться под поезд.

Формат букваря, при всем уважении к нему позднего Льва Толстого, для романа с огромным количеством смысловых и эмоциональных слоев все-таки странен. Пересказав более ли менее близко к тексту сюжет, фильм Райта будто впадает в задумчивость: собственно, к чему всё это? Мексиканских страстей хватает в мексиканских же сериалах, костюмных драм — в Голливуде, а историй про обманутых мужей — где угодно. Свести «Анну Каренину» к сюжету — примерно то же, что, увидеть в романах Джейн Остин исключительно материал для ромкомов, а в «Возвращение в Брайдсхед» Ивлина Во или в том же «Искуплении» Иена Макьюэна — лишь фабулу мелодрамы. Но своя классика, естественно, ближе к телу.