В «Участи Электры» сильнее всех играет дом
Художественный руководитель РАМТа Алексей Бородин сам выпускает спектакли редко, но каждая его постановка, будь то «Берег утопии», «Алые паруса», «Портрет» или «Чехов-GALA», — высказывание серьезное. У только что вышедшей «Участи Электры» есть все шансы превзойти предыдущее творчество маститого режиссера. Но пока это еще спектакль на вырост.
Условия для роста созданы. Сергей Таск заново перевел и осуществил сценическую редакцию пьесы нобелевского лауреата 1936 года. Три части спрессованы в три компактных акта.
Действие развивается по законам классической симфонии — вначале экспозиция: Эзра Мэннон, генерал войны 1860-х, возвращается домой и, словно Агамемнон, погибает от рук неверной жены Кристины, возомнившей себя Клитемнестрой. Потом напряженная разработка, ведущая к новым жертвам: Лавиния, словно античная Электра, охвачена жаждой мести за любимого отца; ее брат Орин (Орест) не в силах противостоять преступному влечению к матери. Финал спектакля, экспрессивная реприза, намекает на вечную повторяемость: повзрослевшая Лавиния очень похожа на погибшую мать, Орин — на умершего отца, брата и сестру влечет друг к другу, но груз преступлений, прошлых и нынешних, несовместим с жизнью.
Словом, актерам есть где развернуть всю силу мастерства и темперамента. Но режиссер намеренно приглушил страсти, представив трагедию проклятого рода как горестную повесть о несложившихся судьбах.
Мстительную Лавинию играет мягкая и тихая Мария Рыщенкова. Милые кудряшки, вздернутый носик, спокойные глаза. Такое существо и муху не обидит, но Бородину нужна именно такая нежная Винни. Нужен контраст домашней, уютной женственности и нечеловеческих испытаний. Свалившееся на плечи Винни может покарать каждого. Но далеко не все найдут в себе силы этому гнету противостоять. Лавиния Рыщенковой, меняющаяся к третьему акту внешне, пока не сильно меняется внутренне. Это все та же девочка, только теперь играющая в свою взрослую маму.
Опытный Евгений Редько играет Орина исключительным, рефлексирующим страдальцем. Сцена предсмертного умопомешательства Орина — одно из сильных мгновений спектакля. Увы, еще редких. Основное действие протекает довольно холодно. Голоса актеров звучат отчетливо и гулко, словно утопая в морозном воздухе. Недостаток эмоций компенсирует музыка американских композиторов, подобранная и аранжированная Натали Плэже. Особенно горек вальс отчаяния, совмещенный с топотом безмятежной чечетки.
Напряженную атмосферу нагнетают цвета спектакля — в тона выцветших рукописей и выбеленного полотна врываются мрачные серый и черный. А ядовито-зеленые платья Кристины, перешедшие по наследству к Винни, — вызывающи, как взрыв. В костюмах художницы Валентины Комоловой нет ни одной случайной складки. Время скользит между XIX веком и нашими днями, а иногда опрокидывается в античность.
Но самый сильный герой спектакля — страшный дом, пространство, обреченное на несчастье. Сценограф Станислав Бенедиктов синтезировал здесь черты конструктивизма и античной архитектуры. Здание оживает, щетинится ребристыми колоннами и лестницами, стены плывут, раздвигаясь в лабиринты — то ли заброшенный храм, то ли склеп. Со стен смотрят портреты предков, призывающих привидения в свидетели. Полная луна, зависшая над сценой, высокомерна в своем безмолвии. Как только артисты выйдут на уровень этого грозного величия, спектакль можно будет считать состоявшимся.