«В России достаточно одаренных людей, они пока просто незаметны»

22 сентября в столичном Зале имени Чайковского народный артист России Александр Градский даст традиционный большой сольник для своих поклонников. Накануне концерта, билеты на который уже почти распроданы, в гости к музыканту зашел обозреватель «Известий».

— На этот раз ты будешь выступать в одиночку, без оркестра? 

— Это осознанный шаг. Выступление с оркестром создает определенный образ концерта, который мне сегодня необязателен. Кроме того, в этот день в Зале Чайковского есть еще и дневные мероприятия. И у нас остается лишь пара часов на настройку звука. Для целого оркестра это слишком мало.

— Твой последний альбом «Неформат», песни из которого составят основу предстоящей программы, — это ведь почти бардовская работа?

— Не совсем так. Я буду выступать под минусовую оркестровую фонограмму. Хотя, ты правильно заметил, стилистически «Неформат» — это музыка на простых гармониях. При этом в вокальном плане альбом очень труден, даже для меня. Никто у нас прежде не делал симфонические камерные произведения в 5–6-аккордовой гармонической последовательности. Для таких песен всегда хватало гитары или рояля.

— В «Неформат» ты включил тему «Караул устал», написанную 20 лет назад. В ней есть абсолютно конкретные строки, скажем: «Переполнена лжи обойма, / И не пойман за руку вор в Кремле, / Потому что не мог быть пойман!?».

— Так что ж? 20 лет прошло, а история всё та же самая. У меня тут на днях Матвей Ганапольский в рамках своего опроса поинтересовался: что будет с Россией через 20 лет? Я ответил: будет то же самое. И его это не очень устроило, как мне показалось. 

— Ему нужно было переслушать твои «Несвоевременные песни» начала 1990-х. Ты ведь и тогда предупреждал: «Да, мы не ждали перемен! / И вам их тоже не дождаться...»

— Да. Мне кажется, что наша страна уже сто лет лечится и еще долго будет лечиться от синдрома активного неприятия чужого мнения. Начальники российские, например, со взглядами обычных граждан вообще не считаются, полагая, что сами знают, что и как надо. Для руководящей уверенности это, возможно, и неплохой стиль, но ошибок при этом делается немало.

— И еще ведь враги кругом мерещатся?

— Отпустить вожжи, дать людям свободно работать и высказываться — большой риск для начальства, не очень уверенного в себе. А вот когда под разговоры о трудностях и строительстве нового общества ты методично давишь любых оппонентов — это совсем другое дело. Сегодня, правда, такие методы не сильно годятся из-за чрезвычайной активности мирового информационного пространства. Время диктатур уходит навсегда.

— Твои темы из «Неформата» не менее и даже более откровенны, чем «Иначе» Юрия Шевчука или последние сочинения Андрея Макаревича «Холуево», «Крысы», но по медийному резонансу им явно уступают. В чем причина?

— Знаю точный ответ на этот вопрос. Поэтический, композиторский, исполнительский уровень «Неформата» — не лозунговый. А общественность, СМИ, начальники реагируют сегодня преимущественно на лозунги или простую и для всех ясную схему. Чтобы принять, оценить ту сложную творческую концепцию, которую я в последнее время предлагаю, нужно разбирать ее на другом уровне восприятия. А это всем делать лень. Чтобы разбирать «Неформат», нужно быть музыкальным критиком, литературоведом или просто давно следить за тем, что я сочиняю. 

— Но, допустим, твоя «Спортивная» песня, адресованная ванкуверской  Олимпиаде, по-моему, вполне доступна различным категориям публики?

— Она тоже не столь проста, но действительно ее выделяют из прочих «неформатных» тем. На YouTube у нее уже порядка 200 тыс. просмотров.

— Вот видишь, а у тебя до сих пор нет своего официального сайта.

— Сын меня уговаривает его сделать, а мне лень этим заниматься. Есть неофициальный сайт. Его создали люди, которым я интересен. И в общем-то он ничем не отличается от официального, за исключением того, что его делаю не я и принадлежит он не мне.  

— Над своей оперой «Мастер и Маргарита» ты работал многие годы. Сохранил удовлетворение от сделанного или появилась досада, что он не так оценен?

— Мне это глубоко безразлично, чтобы не сказать круче. Я знаю, что сегодня время больших работ ушло безвозвратно. Композиторы, поэты практически не берутся за крупную форму, поскольку это требует массы времени, нечеловеческих усилий и больших затрат. Не замечаю у каких-то наших богатых людей стремления спонсировать подобные проекты. Свою оперу я финансировал самостоятельно. 

— А за что сейчас Градскому могут предложить деньги? Что заказать?

— Мне сейчас предложили участвовать в проекте «Первого канала», рассчитанном на несколько месяцев. И я, наверное, соглашусь. Он называется Voice («Голос»). 26 сентября намечен первый съемочный день. Суть программы в том, что в нее может прийти кто угодно и показать свое умение петь. Мне это интересно. Всегда верил, что в России есть достаточно одаренных от природы людей, которые пока просто незаметны. Войду в состав жюри из четырех человек. Знаю, что от молодого поколения там будет Дима Билан. Любопытно, что при прослушивании нужно находиться к исполнителю спиной. То есть на тебя никак не влияет внешний вид и возраст участника, оцениваешь только его вокал. 

— У тебя появится тесный контакт с «Первым каналом» и в качестве алаверды.

— В эфире канала появятся мои выступления? Они собираются это сделать. Мы подготовили часовую «выжимку» из моего прошлогоднего сольника в «Крокус Сити Холле», сейчас работаем над качественным видеорядом. Но из «Неформата» в этой программе останутся максимум одна-две вещи. Я сам того хочу. В «Крокусе» я исполнял разную музыку, и пусть люди ее услышат. 

— Ты записывал кавер-версии для альбома «Машины времени», пел дуэтом с Иосифом Кобзоном, за всем этим еще и история твоих личных отношений с данными музыкантами. А сегодня, безотносительно биографических пересечений, тебе хотелось бы поработать с чьими-то песнями?

— Стопроцентно нет. Возможно, если бы появилось предложение международного масштаба, я бы согласился. Выступить в какой-то опере или записать что-то с крупным автором, например, с Эндрю Ллойд Вебером. Или вот Клаудио Аббадо. Но он про меня ничего не знает. 

— Каждая твоя женитьба, полагаю, сопровождалась подлинной влюбленностью, это как-то отражалось на твоем творчестве?

— Знаешь, да. Не могу сказать, что это играло решающую роль, но все-таки. Например, мой предыдущий брак с Ольгой, продлившийся достаточно долго, попал на Элюара и сюиту «Сатиры». Это 1980-е. Явно заметно, что до этого моя музыка звучала иначе, а тут начался другой период. Последний мой союз с Мариной целиком попал на «Мастера и Маргариту». А годы моего брака с Настей (актриса Анастасия Вертинская. — «Известия») точно попали на балет «Человек» по Киплингу и рок-оперу «Стадион». Происходил какой-то слом в личной жизни, и с ним приходил новый этап в творчестве. Не столько женщины на это влияли, сколько я сам, ибо склонен считать, что все мои разрывы с женами зависели, прежде всего, от меня. Женщины — это все-таки в какой-то степени проекция мужчины. И пусть на меня злятся за такое утверждение, но во всех семейных проблемах больше всего виноваты мы, а не они.

— С Вертинской вы сейчас как-то общаетесь?

— Нет. Как-то недавно встретились, мило поговорили. Но особой необходимости в общении нет. Просто не осталось ничего из того, что нас связывало. 

— И что в итоге?

— До «итога» еще есть немного времени...