Практически уже наступили шестилетние будни нового президента. Как стало известно из предвыборных статей В.В. Путина, основную для России задачу — модернизацию общества и экономики — с повестки дня не снимали, и, вероятно, от риторики возможен переход к действиям. Основное сомнение, которое высказывало почти единодушно экспертное сообщество по поводу осуществимости этой задачи, состояло в том, что Россия к модернизации не готова как по состоянию общества, так и по ситуации с профессионализмом национальной рабочей силы. Последнее отчетливо наблюдалось все годы после 1991-го: то, что не умели делать, так и не научились, а то, чему могли научиться, ввозили из-за рубежа. Размножаем только надсмотрщиков и контролеров, да и они не столько надсматривают и контролируют, сколько помогают властям в перераспределении ВВП в свою пользу.
Следовательно, состояние общества — вот первейшая наша задача. В одной из своих статей В.В. Путин возложил надежду по ее решению на образование вообще (особенно школьное), в другой — на гуманитарное образование. К школьному образованию в целом мы вернемся в другой раз, а сейчас сосредоточимся на гуманитарном.
Начнем с того, что гуманитарной и социальной науки у нас на порядок меньше, чем всякой другой науки (которой, впрочем, тоже немного). Соответственно социогуманитарного образования у нас еще меньше, чем этой науки. Кроме двух столиц, в вузах России почти нет для этого команд, «попадаются» иногда лишь одиночки. Хотя кафедры не пустуют, но еще неизвестно, хорошо ли это. В школе с гуманитарным и тем более с социальным образованием еще хуже. Совокупно оно включает литературу, историю, иностранные языки и обществознание.
ЕГЭ по иностранному языку сдают процентов 10 выпускников даже в больших городах (со средним результатом на 3+). Так что с этим по стране в целом все ясно. Обществознание (которое на Западе преподается попредметно, т.е. в отдельности «экономика», «право» и т.д.) в виде «братской могилы» из шести предметов и при отсутствии профессионально подготовленных учителей (направление «Обществознание» в вузовском классификаторе до сих пор отсутствовало) — это «мультипредмет», который по определению не усваивается, а вызубривается с помощью массы выпускаемых шпаргалок — «решебников» и сборников ответов.
История, искажение которой осуществлялось как до 1917 года, так и в еще большей степени после 1917-го, и сегодня представляет собой «горячую сковородку». За нее серьезные ученые не берутся (чтобы создать учебники и программы), а наклепанные несколько десятков учебных поделок теми, о ком в этой науке никто не слышал, способны внести сумятицу в любую взрослую, а не только в детскую голову. Главное же в том, что в нашей исторической науке исторические события почти не подвергались «испытанию», экспертизе философией, социологией, философской антропологией и психологией. В отличие от мирового мейнстрима этой науки. То есть в нашем досоветском прошлом такие попытки, причем весьма успешные, делались русскими философами и социологами Серебряного века, но их, как национальную школу и как авторов, «товарищи» аннигилировали (кого изгнанием, кого физически). А что касается возвращения этого богатейшего собрания мыслей и идей, то сегодня все это помалу издается, но в образовательные программы не входит. А читает-то наша публика, включая большинство учителей, не Н.А. Бердяева и П.Б. Струве, а мадам Маринину (в лучшем случае).
В.В. Путин в одной из статей предложил создать список из 100 произведений русской литературы и как-то сделать так, чтобы дети их прочли. Идея прекрасная, но в нашей социально и философски заглубленной великой русской литературе дети без помощи учителей не разберутся. Об этом я напишу отдельно. Пока же сообщу, что недавно на Всероссийской олимпиаде школьников по литературе на вопрос о том, кто читал «Поэму о Великом инквизиторе» — одну из частей «Братьев Карамазовых» Достоевского, руку подняли три девочки и ни один учитель (!!!). А ведь вряд ли был хоть один западный философ конца XIX и XX века, который не ссылался бы на этот философско-литературный шедевр. Но у нас ни учителя, ни дети о нем не ведают. А ведают ли о чем-нибудь?
Так что, строго говоря, по гуманитарным и социальным наукам у нас в школе что-то «проходят», но все это никакого влияния на социализацию детей не имеет. Тем более они не имеют никакого духотворящего воздействия. Опросы наших студентов показывают, что по всем этим предметам у них есть призрачные остаточные знания, а к их душам эти предметы не прикасались. Это означает, что выпускник школы «пообщался» с духовным, гуманитарным и социальным наследием человечества, мягко говоря, мимоходом. Знания в нем от этого общения остались мимолетные, а компетенции почти нулевые. Так что играть такие социальные роли, как патриот или гражданин, покупатель или продавец, истец или обвиняемый, нанимающийся или наниматель, заемщик и т.д., он не может. Но готов немедленно потреблять все лучшее и побольше, и с этой целью он готов уже с третьего курса (уже не прикасаясь к занятиям) посидеть в офисе, подежурить за прилавком и т.д., но за зарплату (точнее, за плату, ибо зарплата — это заработанная, а не высиженная или выстоянная плата) кратно большую, чем у его учителей.
Вот такая у нас «эффективность» школьного гуманитарного образования. А о том, на что настоящее гуманитарное образование способно, поговорим в другой раз.
Автор — заместитель научного руководителя Высшей школы экономики.
