«Надо полностью пересмотреть понятие пенсии, поскольку сейчас оно маргинально»

Один из координаторов работы над «Стратегией 2020», ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте Российской Федерации, доктор экономических наук Владимир Мау в интервью «Известиям» рассказал о том, что структурная реформа экономики требует смены психологических парадигм.

— Владимир Александрович, поясните ваше титульное заявление о том, что пора переходить от «экономике спроса» к «экономике предложения». Вся «Стратегия 2020» затеяна для этого перехода?

— Прежде всего хочу напомнить, что стратегия, о которой мы говорим, — это не программа правительства. Это набор рекомендаций, которые может использовать правительство. Иначе говоря, это набор реалистичных альтернатив. В этой связи обсуждается и вопрос о целесообразности в экономической политике перехода от модели, основанной на стимулировании спроса, к модели, стимулирующей предложение товаров и услуг (от экономики спроса к экономике предложения). Как известно, есть два способа стимулировать экономику. Первый — когда создается спрос, и тогда правительство или печатает деньги, или собирает налоги и перераспределяет их через бюджет. И второй — когда оно создает наиболее благоприятные условия для развития бизнеса, производства. Исторический пример: на рубеже 1970–1980-х годов в результате предыдущего системного кризиса на Западе произошел переход от классической кейнсианской модели (экономика спроса), которая в конце концов и ввела западные страны в кризис, к модели, основанной на более жесткой денежной политике и более низких налогах. Грубо говоря, экономика предложения — это экономика низкой инфляции, низких процентных ставок, низких налогов, политической и макроэкономической стабильности.

— У нас есть для этого ресурсы и сколько понадобится времени на такой переход?

— У нас есть все ресурсы. Это ж не социальная революция, не смена Конституции, а смена акцентов в экономической политике. Много времени для этого не требуется. Просто надо определиться, что для нас нужнее. Мы продвигаемся к низкой инфляции. Соответственно, могут снизиться процентные ставки. Нам, конечно, нужен маневр бюджетной политики, связанный с ослаблением зависимости бюджетных доходов от рентной составляющей. Это сложно и требует времени.

— Давайте поговорим о популярных политических решениях. Вот перед выборами политики всегда обещают много всего, что связано с улучшением качества жизни пенсионеров. А как вы расцениваете ход начавшейся пенсионной реформы? Что предлагает «Стратегия 2020» по этой части?

— Пенсионной реформы у нас пока нет. Есть попытка сбалансировать бюджет Пенсионного фонда. Пенсионная система в России недалеко ушла от советской модели, когда работающие платят за неработающих.

Понимаете, пенсионная реформа — это не просто набор конкретных шагов. Нужно сначала определиться с принципами. Делаем ли мы пенсию для бедных или для среднего класса. Это совсем разные пенсии. От этого решения зависит, в какой мере жизнь в пожилом возрасте будет находиться в частных руках. В мире существует всего четыре источника жизни пожилого человека — если угодно, четыре модели пенсионных систем. Государственная пенсия, частно-накопительная пенсия, семья (вы вкладываете в семью так, чтобы вас не бросили в старости) и недвижимость (вы инвестируете в недвижимость, чтобы жить за счет этой ренты). Пока мы обсуждаем исключительно государственную пенсию. Хотя на самом деле в силу демографических, интеллектуальных, структурных особенностей российской экономики чисто государственная пенсия будет играть все меньшую роль с точки зрения интересов среднего класса.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, государственная пенсия никогда не будет достаточной для того, чтобы люди с достойным заработком резко не теряли в доходе при выходе на нее.

— Зачем же тогда повышать пенсионный возраст и стаж, если все равно получается «маргинальная» пенсия?

— Повышение пенсионного возраста — тоже вещь не самая важная. Конечно, повышать этот возраст можно и даже разумно. В расчетах «Стратегии 2020» просчитываются разные варианты — и с повышением пенсионного возраста (медленно, до 2030 года), и без этого повышения. Но в центре внимания экспертов «Стратегии» стоит другой вопрос — как сделать пенсию приемлемой для среднего класса. Потому что в нынешнем виде, даже если вы ее утроите, она не будет интересной среднему классу.

— А почему вы говорите только о среднем классе? В процентном соотношении ко всему населению это мизерное количество людей.

— Понимаете, большая часть населения вообще о пенсии не думает. Вот вы думаете?

— Думаю. В основном о том, что у меня неважные перспективы в этом смысле.

— Разумеется. Поэтому вы должны создать для себя собственную пенсионную стратегию. И ни государство, ни пенсионный возраст тут не при чем. Вы думаете о том, на что вы будете жить, когда решите перестать работать. Между прочим, захотеть больше не работать вы можете и в 40 лет, и даже в 35. У нас же теперь нет уголовного наказания за тунеядство — по той самой статье, по которой сослали когда-то Иосифа Бродского. Человек может перестать работать тогда, когда он этого захочет. Соответственно, проблема перспективных доходов — это в большей степени его собственная проблема, а не проблема государства.

Современные массовые представления о пенсионной системе идут от Германии конца XIX века, когда Бисмарк предложил государственную пенсию для промышленных рабочих с 70 лет, причем средняя продолжительность жизни тогда была около 45 лет. Кроме того, промышленные рабочие в Германии составляли меньшинство населения. Понятно, что в таких условиях финансовая нагрузка на государство была минимальна. И наша нынешняя пенсионная система в принципе такая же. Она была введена в Советском Союзе в начале 1930-х. Средняя продолжительность жизни тогда была ниже 50 лет.

Я считаю, что нам нужна существенная структурная трансформация, пересмотр самого понятия «пенсия». Пенсия, которая дается не изношенным промышленным рабочим, которые почему-то дожили до запредельного возраста, а всему населению, которое в какой-то момент может захотеть перестать работать. Мы должны научиться отделять пенсию по возрасту, которая осуществляется на индивидуальной основе, и страхование болезни и инвалидности. Государство должно вам помогать, когда вы бедны и больны. А не тогда, когда вы, будучи богатым, достигли 65 лет. И при этом вы получаете почему-то пенсию, которая для вас не является значимой, а для других является. Чем богаче будет наше общество, тем меньшую роль государственная пенсия в нем будет играть.

— А почему в итоговый текст «Стратегии» не попало предложение об отсроченной пенсии — когда человек добровольно отказывается от нее по достижении пенсионного возраста, а через несколько лет начинает получать большую, чем была изначальная, сумму?

— Это совершенно разумная идея, которая тоже активно обсуждается. Но все равно это путь решения проблемы пенсионного возраста и только. Возраст — только фактор баланса Пенсионного фонда. А суть основной проблемы нашей пенсионной системы в том, что доходы пенсионера несопоставимы с теми доходами, которые он получал, работая. Разговор о повышении пенсионного возраста — это разговор не о длинных деньгах, не о социальном благополучии. При действующей модели, что бы вы ни делали, разобраться с этими вещами просто невозможно.

— Я правильно понимаю, что увеличение трудового стажа в этом контексте — тоже мера несколько «не о том»?

— Знаете, по-моему, у большинства представителей среднего класса основная забота — как бы не оказаться на пенсии, а не как на нее вовремя уйти.

— Ну мы же не знаем, что с нами произойдет через 20–30 лет. Мы можем быть в добром здравии и работать за троих, а можем лежать на больничной койке, глядя в потолок…

— Можем. Но только госпенсия тут никак не поможет. Мы должны обсуждать помощь тем, кто не может работать. Реально пенсионная реформа должна быть именно об этом. А не о том, с какого возраста нам будут платить это небольшое государственное пособие.