Площади собираются сами, и людей выводят на улицы не идеи, а грубые физиологические переживания

Над входом в школьную столовую (когда ж и навестишь родную школу, как не на выборах) увидела я нарядный лозунг «После сорока жизнь только начинается». От неожиданности я несколько оторопела, так что даже мелькнула диковатая мысль, не о сорока ли граммах идет речь — тем более что вот с такой интерпретацией известного киношного mot я вполне могла бы и согласиться. Но сама идея ученического питания как-то не компоновалась с сорока граммами (даже в день выборов), и тут же я нашла разъяснение милому плакату — школе исполнилось сорок лет. Вот и фотографии на стенах, и прочее праздничное убранство.

Ухмыляясь, опустила в урну я свой бюллетень, ухмыляясь, ушла со школьного двора к домашнему телевизору, элегантному нашему агитатору и пропагандисту, — на этом, собственно, усмешки и кончились. Десятого же декабря мы все вспомнили, что публичная общественная жизнь тоже начинается после сорока. Или пятидесяти. После того как сорок или пятьдесят тысяч горожан вышли на площадь. Цифры я беру самые средние; и можно было бы сказать, что главное — единение и идея, а количество не так важно, да не получится. Важны были не единение и идея, а именно что количество и эмоция.

Общая эмоция демонстрации была такова — неподдельное лирическое переживание. То, что собрание было не митингом, а демонстрацией, — очевидно; многие уже писали о том, что не так были важны выступления и что на Болотной площади в общем не было главы, лидера. В демонстрации же главное демонстрация количества и порыва — это публичный жест, вызов, высказывание. То есть не так было важно, что говорили всем тем, кто пришел, — важно было, что сказали собравшиеся самим фактом своего прихода.

Болотную площадь упрекают за то, что не было «конструктива», что люди выступали не «за» что-то или кого-то, а «против». А вот и нет. В таких случаях общество всегда выступает «за». За себя самое. За свою возможность нормально существовать в предложенных обстоятельствах. Также (правда, не после десятого, а до) говорили, что вот оппозиция, имея в виду известные импортные сценарии, тащит людей на площадь в качестве политической пехоты. Бог мой, да если б она могла, давно б уже вытащила. Дело не в том, что официальные оппозиционные лидеры у нас вялые нарциссы (кстати, хорошее название для цветной революции), а в том, что никакая политическая сила сама по себе десятки тысяч людей на улицы не выведет. Тут необходимо творческое чувство толпы, общая эмоция, несущая волна, нечто не до конца прогнозируемое.

 Многие сравнивали настроения Болотной площади с настроениями «трех дней свободы» в 91-м году. Похоже, но не по обстоятельствам, не по «алгебре», а по гармонии. Какие-то общие детали: несколько раз мне встретилось наблюдение, что даже в вагонах метро рождалось невольное чувство, что весь вагон едет на митинг (это настроение я помню из 91-го, было); потом церемонная предупредительность участников акции друг к другу, подчеркнутая вежливость (в таких случаях мгновенно устраивается уклад митинга, демонстрации, площадного стояния, главная часть которого — разлитое в воздухе коллективное самоуважение), затем — общественное одобрение происходящего (гудки проезжающих машин и т.д.).

Наконец — невозможность не пойти. Общество встряхнулось, как от пощечины. Не отреагировать — это, знаете ли, потеря лица. Площади собираются сами, и людей выводят на улицы, повторюсь, не идеи, а грубые физиологические переживания, которые невозможно не сымитировать, не унять. Обида. Стыд. Страх.

В этом смысле мне кажется несколько переоцененной мобилизационная ценность социальных сетей. Может быть, гражданское общество и растет в Facebook и Twitter, но точно уж не там родилось. В том же 91-м году мы как-то без святого F и блаженного T собирались. С той же скоростью, нужно сказать. Социальные сети — это очень удобно, но  дух витает где хочет. И если уж людям суждено подняться, если общая тревога висит в воздухе, тут  как-то само собой все устраивается.

Хотя, конечно, трогает, когда видишь юнца с плакатом: «Свобода должна быть не только в Facebook».

Да и трогают торчащие из толпы руки с айфонами (постоянная фиксация происходящего ведь необходима, так ведь?). Раньше так держали зажигалки — для пущего настроения. А теперь в сгущающихся сумерках холодным голубым пламенем горят вскинутые айфоны.

Что будет дальше делать Болотная площадь? Еще больше людей придут 24 декабря? Возможно. А возможно, и нет. Многие цитируют г-на Данилина. Речь у него шла о «модном всплеске недовольства» и о том, что скоро Новый год со всеми свойственными этой поре радостями и заботами. Не менее чудесна реакция Тины Канделаки — про путинское поколение собственников, выдвинувших конструктивный запрос. Тина всегда была для меня иконой стиля, теперь станет библией новой политической стилистики. Вся ситуация с митингом как-то отодвигается, заметается с глаз долой под кровать и холодильник. Было и прошло. Пришли и ушли. Да, взметнулась волна гнева, но не пропадать же котлетам де-воляй?

Я не против праздника, покоя, и смягчения общественного климата — кто против-то?

Я просто хотела бы узнать — что все же насчет выборов-то с их результатами? Видите ли, процедура выборов естественный способ коммуникации общества и власти. И единственный освященный традицией нормальный способ участия общества в государственном укладе и устройстве. Все остальные народные способы разговаривать с властью, пытаться контролировать власть и пр. — они, извините, самодельные. Плакат-айфон-площадь.