«Нам нужно было убить Пушкина»
За плечами нового худрука Центра имени Мейерхольда режиссера Виктора Рыжакова работы в МХТ им. А. Чехова, театре «Практика», «Мастерской П. Фоменко». Свой новый спектакль «Маленькие трагедии» он поставил в «Сатириконе», где все роли разделил между молодежью театра и Константином Райкиным. Сразу после премьеры Виктор Рыжаков ответил на вопросы «Недели».
— Почему решили взяться за такой сложный материал — успешных постановок «Маленьких трагедий» в истории театра не так много?
— Выбор материала время определяет само. Бывает, с тобой случается то, чего ты всю жизнь ждешь и боишься. Мы пришли к работе над Пушкиным как-то естественно. А вот когда первый этап поэтического очарования и чувствования текста прошел, нас этой плитой ответственности и придавило — и начался самый сложный и интересный период работы. Оказалось, только во внутренне опаленном состоянии можно эти тексты репетировать, лишь тогда на доли секунд тебе открывается пушкинское отчаяние перед временем и несовершенством мира.
— Пушкинское слово настолько емкое, что кажется, актеру к нему нельзя ничего от себя добавить. Вы нашли способ, как играть «Маленькие трагедии»?
— Мне почему-то кажется, что текст нельзя играть. Его можно исполнить, как музыкальное произведение, расслышав все ноты. Понятно, что игровая природа театра никуда не уходит. И мы, конечно же, играем, но не с текстом. Не случайно в одной из частей нашего спектакля звучат только музыкальные термины, которые мы выпеваем. Когда исчерпана вся партитура пушкинского стиха и, казалось бы, уже нет ни единого слова, звучит этот разорванный музыкальный текст, собранный нами самими реквием. Выразить пушкинское слово верно невероятно сложно — когда брались за одно произведение, становилось ясно, что нельзя его расслышать без другого. В результате мы разъяли «Маленькие трагедии» на большое количество частных «малюсеньких трагедий» и вновь собрали вместе. Не знаю, было ли это сальеризмом, но нам нужно было убить навязанного временем Пушкина в себе, чтобы вырастить своего живого нового.
— Не так давно вы возглавили Центр имени Мейерхольда, каким видите его дальнейший путь развития?
— Для меня это страшное искушение, потому что сразу просыпаются амбиции попробовать создать какой-то иной театральный механизм. Понимаю, что сегодня театр должен быть другим и по организационной структуре. Хочется соединить в ЦИМе большое количество образовательных ресурсов, создать театр-школу, лабораторию. Когда открылась сцена ЦИМа, в него все рвались, потому что ничего похожего тогда в Москве не было. Его сценическая площадка — особое пространство, без итальянской сцены-коробки, без советского ампира. Хотелось бы, чтобы в центре работали люди, готовые к поиску «другого» театра, пути к «новой театральной искренности», молодые люди, готовые рисковать и «жить неправильно». В ноябре будет опубликована новая программа нашей деятельности, рассчитанная на два ближайших года, надеюсь, это будет интересный документ.
— В этом году многие театры открыли экспериментальные площадки, куда собираются приглашать молодых режиссеров. Имеют ли отношение эти искусственно создаваемые студии к понятию студийности?
— Студия — это сообщество людей, которое живет по законам бесстрашия. Театр Фоменко вышел из студии, где все изначально были равны. Театр — это искусство коллективное, но об этом все забывают. Как в российском футболе, все хотят чего-то добиться, но каждый хочет быть лидером. Бразильский футбол — великий футбол именно потому, что у них есть традиция оставаться командой. И потом, я не понимаю, что такое экспериментальная сцена? Театр живет постоянным поиском. Иначе что получается: что на основной сцене я буду гнать шнягу, а на экспериментальной площадке радовать и удивлять друзей? Тут у меня семейная жизнь: жена, тёща, дети, а где-нибудь там — интимная с собачкой? В юности меня всегда унижало, когда звали на постановки со словами: «Вот у нас есть экспериментальная сцена, приезжайте». Мол, вы здесь, молодежь, поэкспериментируете, а мы пока займемся искусством.
— Вы согласны с тем, что современному театру не хватает режиссеров, что наступил кризис профессии?
—Нет. Режиссеры есть и всегда были, просто их по определению не может быть много. Что же касается кризиса, то, как говориться, что посеем, то и пожнем. Режиссеров, быть может, вырастет много, а вот настоящих театральных лидеров — единицы. А время сейчас такое — если у человека нет лидерских качеств, он ничего вокруг себя не соберет. И все разговоры коллег о том, как им для творчества нужны свобода и бюджет — это заблуждение. Свободный человек — тот, кто не боится ответственности. И деньги не определяют качество спектакля и его свободы. «Режиссер» в переводе с французского — «организатор». Если я что-то организую, мне за это и отвечать.
«Маленькие трагедии». 1 ноября, 19.00. Театр «Сатирикон»
