Почти римлянка с характером
Новый сезон в Парижской опере начался со звучной российской ноты. Сегодня экс-худрук балета Большого театра, а ныне хореограф-резидент Американского балетного театра (American Ballet Theatre, ABT) Алексей Ратманский показывает премьеру «Психеи», а накануне на сцене Оперы Гарнье выступила солистка Московского музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко Хибла Герзмава.
На ее счету значатся выступления на ведущих оперных сценах мира, в том числе в «Ковент-гардене» и «Метрополитен-опера». Теперь к этому списку добавилась не менее желанная для певцов Парижская опера. В международном составе моцартовского «Милосердия Тита» Герзмава выглядела достойно, показав и выдающийся голос, и благородную сценическую манеру. Правда, поначалу от «золотого» голоса отвлекало супероткрытое декольте, но затем примадонна вышла в строгом черном платье и замкнула зал на пении и действии. «Спортивный» элемент барочных опер – головокружительные, на грани трюка фиоритуры - в конечном итоге удались только ей и исполнительнице партии Секста Стефани Остерак. Остальные певцы, включая лучшего Лоэнгрина Европы Клауса Флориана Фогта (Тит), в эти рискованные моменты явно комплексовали.
Насчет успешного вокала Хиблы, никто, собственно, не сомневался, но выступление в Опере потребовало от нашей примы еще и немалого самообладания. Во втором акте, когда певица начала очередную арию, на галерке раздались шум и крики, а затем громкий голос капельдинерши, призывающий к порядку. Вряд ли экцесс имел отношение к спектаклю – скорее, группа молодежи просто перепутала Оперу с соседним баром. Однако Хибла и бровью не повела, закончив петь на высокой – в прямом и переносном смысле - ноте. Стальные нервы у нашей девушки, как, впрочем, и у ее героини – честолюбивой римлянки Виттелии.
События сюжета Катерино Мадзоло датируются первым веком нашей эры. Аристократка Виттелия мечтает стать женой императора Тита, но узнав, что он предпочел другую, уговаривает влюбленного в нее Секста убить изменника. Секст переживает (в этом месте экспрессивный речетатив и красивая ария), но в итоге вонзает кинжал в человека, похожего на императора (бурное высказывание оркестра под чутким руководством Адама Фишера). А далее долго радуется, что это не Тит. Убийцу приговаривают к смертной казни. Виттелия раскаивается (еще одна красивая ария) и признается императору, что именно она заварила эту грязную историю. Милосердный правитель всех прощает, в Риме воцаряются мир и благоденствие (величественный финал с секстетом и хором).
Моцарт написал эту оперу в 1791 году, к пражской коронации императора Леопольда. Компактный и мудро выстроенный «Тит» сделан с чисто австрийским лоском и олимпийской уравновешенностью. Стандартное «датское» сочинение гения, каковых за свою короткую жизнь он написал немало. Другое дело, что современные постановщики этой классицистской сдержанностью пренебрегают. Скажем, Мартин Кущей (Зальцбург, 2003) захотел погорячее - в его постановке много удушливого дыма и закопченных стен. А Дмитрий Бертман (Москва, 2006) - повеселее: российский «Тит» завершается вакханалией с массовыми водными процедурами.
На этом фоне постановщик парижской версии Вилли Деккер вкупе с художником Джоном Макферлейном смотрятся ревнителями аутентичного Моцарта. Неброская серо-голубая картинка, освеженная парой-тройкой ярких дамских платьев. Антураж камерного придворного представления. Несколько узнаваемых метафорических деталей вроде бутафорской короны или букета ярко-красных роз. Словом, никаких излишеств и посягательств на смысл партитуры. В то же время нельзя сказать, что Деккер – любитель психологизировать – себе изменяет. Тревожащая его тема власти, разрушающей или, напротив, формирующей личность, подана здесь настолько отчетливо, что ее можно пощупать.
В начале оперы на сцене высится огромная глыба мрамора. По мере мужания Тита-императора, из камня проступают его черты – как будто невидимый скульптур отсекает лишний материал. К финалу гигантская голова готова и в упор смотрит на зрителей. Зрители держатся стойко, чего не скажешь о самодержце. Свершив под сенью собственного изваяния акт милосердия, он, пошатываясь, выходит на авансцену и падает замертво. Добрые деяния, по Деккеру, тоже наказуемы.
