Неприличие премиум-класса
Сенсационное - ибо не чаемое никем - присуждение Нобелевской премии мира президенту США Б. Обаме породило в полном соответствии с завещанием Нобеля, где говорится о братстве между народами, небывалое братство как между народами, так и между представителями разных политических направлений внутри разных народов. Люди, не сообщающиеся меж собой ни в еде, ни в питье, ни в молитве, тут явили редкостную солидарность, варьируя свою реакцию от вежливого недоумения до весьма невежливого. Видя редкостное единодушие, Нобелевский комитет - случай беспрецедентный - поспешил выступить с заявлением, оправдывающим свое решение.
Нобелиаторам даже не хватило ума понять, что комитет, принужденный оправдываться, - это уже никаким боком не та инстанция, которая, как это бывало прежде, претендовала если не на непогрешимость, то уж точно на высочайшую авторитетность. Благодать не ошибается, а уж если ошибается, то по крайней мере не оправдывается.
Причина единодушия видна всякому и описана в первой главе "Капитанской дочки" - "Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя В., близкого нашего родственника". Заявка на лавры для Обамы была подана в момент, когда его президентству было максимум дней десять. Учитывая же значение (по крайней мере, былое значение) премии, это выглядит, как если бы еще неродившегося Петрушу Гринева по милости князя В. сразу записали генерал-фельдмаршалом и полным георгиевским кавалером. Даже в снисходительном XVIII в. так не делали - отсюда и недоумение.
Впрочем, если брать в зачет все президентское служение лауреата по сей день, все равно будет, во-первых, отсутствие каких-либо пригодных к предъявлению конкретных дел, во-вторых, нарушение правила "хвали день к вечеру". Что же до явленных лауреатом "выдающихся усилий в укреплении международной дипломатии и сотрудничества между людьми", представляется довольно несправедливым, что хрущевская и брежневская перезагрузки, ничуть не менее значимые, нежели Обамина, нобелевскими лаврами удостоены никак не были. Премии мира за 1955 и 1956 гг. вообще не присуждались, тогда как Хрущев мог бы предъявить целый набор деяний, достаточных для премии: начало переговоров как таковых с западными державами ("дух Женевы"), восстановление суверенитета Австрии, установление дипотношений с ФРГ и отпуск немецких пленных. Это уж не говоря о внутренней "оттепели" и отказе от тезиса о неизбежности новой войны. Аналогично - и с не менее значимой брежневской перезагрузкой. Там тоже были благие дела, не говоря уже о прекрасных словах, однако 1966, 1967 и 1972 гг. предпочли оставить пустыми, но не увенчать Леонида Ильича.
У Нобелевского комитета и прежде бывали спорные решения, но их природа была другая, объяснимая принципиальной трудностью выбора, ибо как решить, какое "лицо принесло наибольшее благо человечеству и сделало больше всего во имя братства между народами, для роспуска или сокращения действующих армий". Для этого надо быть всеведущим Господом Богом, а для смертного нобилиатора ошибки неизбежны. С одной точки зрения, в 1994 г. Арафат и Рабин заслуживали премию (договор же подписали), с другой - не заслуживали нимало. То же с Киссинджером и Вьетконгом в 1973 г. Скажем сильнее. Развивайся события не столь быстро и начнись II мировая война лишь в 1940 г., Гитлера с Чемберленом и Даладье вполне могли бы удостоить Нобелевской премии мира 1939 г. "За установление Мюнхенскими договоренностями мира для целого поколения". Всеведущ, повторимся, один Господь Бог. В случае же с награждением Обамы никакой прозорливости не требовалось. Достаточно было соблюдать простейшие формальные требования.
До полной апофеозы - "Когда же он явился на трибуне во всем блеске своей сверхчеловеческой юной красоты и силы и с вдохновенным красноречием изложил свою универсальную программу, увлеченное и очарованное собрание в порыве энтузиазма без голосования решило воздать ему высшую почесть избранием в римские императоры" - мы еще не дошли, но существенный шаг вперед сделали. Нобелевская премия мира со всеми ее огрехами когда-то была авторитетным мерилом человеческих деяний. Теперь одним инструментом, определяющим меру вещей, будет меньше. А их и без того мало.
