Отец русского модерна
Наши современники часто и с грустью вздыхают по красотам модерна, находя их куда более привлекательными, нежели современное архитектурное "безобразие". Но вообще-то само слово "модерн" подразумевает новации в наисовременнейшем духе - и столетие назад, когда творил Федор Шехтель, именно так все и выглядело.
Москвичи приходили в ужас не только от масштабов тогдашнего строительства, но и от эстетики новых зданий. Первопрестольная столица ее старинным укладом на глазах превращалась в какие-то "каменные джунгли". Чтобы проиллюстрировать эту почти всеобщую неприязнь, приведем фрагмент из стихотворения в прозе, написанного символистом Валерием Брюсовым: "Но изменилось все! На месте флигельков восстали небоскребы, и всюду запестрел бесстыдный стиль-модерн...".
Не проводя параллелей с сегодняшним днем (нынче многое обстоит по-другому), все же заметим: к архитектурным новациям начала прошлого века люди привыкли на удивление быстро. Довольно скоро стали заметны не только ужасы, но и достоинства внедряемого стиля - его "дружественность к пользователю", как теперь выражаются, и слегка отстраненная элегантность. Все чаще стали говорить о таланте архитекторов новой генерации. Имя Шехтеля в этом списке было самым громким. Именно ему удалось за считанные годы превратить архитектурную "блажь", завезенную из-за границы, в сугубо национальный феномен.
У истоков русского модерна оказался человек с минимальным профессиональным образованием - можно сказать, самоучка. В саратовской гимназии будущий архитектор выказывал весьма посредственную успеваемость, а из Московского училища живописи, ваяния и зодчества был изгнан за прогулы через два года после поступления. Зато юный Франц (так его звали от рождения: Федором этот потомок обрусевшего баварского рода стал лишь в 1915 году, перейдя из католичества в православие) обладал природным талантом и, что немаловажно, связями в художественной среде. Его мать после смерти мужа переехала с детьми из Саратова в Москву и служила экономкой в семье Павла Третьякова - по сути же считалась здесь почти родным человеком. Именно кругу людей, объединенных фигурой Третьякова, и был обязан Шехтель своими реальными познаниями и первыми успехами.
Правда, архитектурная карьера, о которой он мечтал, далась далеко не сразу. К получению инженерного диплома, без которого ни о какой самостоятельной работе не могло быть и речи, пришлось двигаться окольными путями. Несколько лет он подвизался помощником у модного архитектора Каминского - зятя Павла Третьякова, а также ассистировал Терскому и Чичагову. Эта практика и стала для Франца главным университетом. В ту пору едва ли кто-то рискнул бы предсказывать ему великое зодческое будущее. Страстное увлечение журнальной графикой и оформлением театральных проектов привело к тому, что в глазах окружающих он выглядел лишь рисовальщиком виньеток и декоратором, пусть даже талантливым. Например, его приятель Антоша Чехонте долгое время пребывал в уверенности, что истинное призвание Шехтеля - иллюстрировать книги.
Рубежом в карьере стал 1893 год, когда "олигарх" Савва Морозов заказал малоизвестному архитектору проект семейного особняка на Спиридоновке. Без протекции тут, понятно, не обошлось, но Франц Шехтель сразу же доказал, что способен оправдать любые рекомендации. Псевдоготическое здание без главного фасада (ныне здесь располагается дом приемов российского МИДа) поразило современников своей оригинальностью. Архитектор отвечал за все: и за экстерьер, и за внутреннюю планировку, и за оформление интерьеров. К работе над декорированием морозовского особняка Шехтель привлек Михаила Врубеля, тогда еще отнюдь не знаменитого художника, и для обоих этот проект стал настоящим трамплином. Хотя недоброжелатели поговаривали впоследствии, что именно гнетущая атмосфера готики, царившая в доме, будто бы довела его хозяина до самоубийства.
Глядя на список работ, реализованных этим архитектором на рубеже столетий, испытываешь почти головокружение. Он вел по нескольку проектов одновременно - в реестре фигурируют дачи, часовни, выставочные павильоны, городские особняки, доходные дома, театры, банки и вокзалы. О подобной востребованности бывшие однокурсники недоучившегося студента могли только мечтать... При этом Шехтель умудрялся не повторяться даже в деталях. Более того, он эволюционировал. Стиль модерн в его арсенале появился не сразу и остался не навсегда. До того были упомянутая неоготика и псевдорусский стиль (вспомним хотя бы очертания Ярославского вокзала), позднее возникли черты неоклассики и функционализма. И все же именно в стилистике модерна сделаны его самые значительные работы - не по размерам значительные, а по смыслу.
Феерический особняк братьев Рябушинских на Малой Никитской, куда заселили потом Максима Горького, реконструированное здание театра для труппы Станиславского (к слову, дизайн знаменитого занавеса с чайкой - тоже дело рук Шехтеля), дом Дерожинской в Кропоткинском переулке и дом Аршинова на Большой Ордынке - такие проекты не просто пополняли авторское "портфолио", они превращали западноевропейский модерн в специфически русское явление. Во многом благодаря этому архитектору (имеются в виду не только его собственные работы, но и влияние, оказанное им на коллег) Москва эпохи бурного капиталистического строительства не стала бледным отражением или, хуже того, пародией на Брюссель, Вену, Париж и Берлин. Она осталась единственной и неповторимой, хотя и на новый лад.
Увы, время модерна быстро кончилось - не только в России, где произошли известные исторические потрясения, но и повсюду в мире. Техническая революция и конструктивистские подходы к архитектуре не оставили шансов прежнему стилю. Федор Шехтель предчувствовал этот тектонический сдвиг (не зря он со вниманием прислушивался к речам футуристов, регулярно собиравшихся у его сына, художника Льва Жегина), но все его попытки вписаться в подступающую реальность оказались не слишком удачными.
Призрак творческого кризиса замаячил еще до 1917 года, а уж при большевиках дело совсем застопорилось. Не то чтобы новая власть проявляла к нему пренебрежение - нет, формально он оставался на почетных должностях, даже одно время возглавлял архитектурно-технический совет при советском правительстве, продолжал преподавать в Строгановке. Но проектов от него уже не ждали. Шехтель попробовал освоить то, чем никогда в жизни не занимался, - например, предлагал план обводнения Голодной степи и конструкцию плотины для Днепрогэса. Однако все его инициативы заворачивались - не исключено, что с усмешками и шепотом у него за спиной. Федор Осипович не мог не чувствовать иронии судьбы: ведь относительно недавно, каких-то три десятка лет назад, он выглядел дерзким новатором, а нынче ощущал себя безнадежно устарелым...
Но на то и диалектика, чтобы прогресс не убегал только вперед и по прямой. В 1970-е годы прошлого века у нашего населения проснулся острый интерес к архитектуре модерна, который не угас по сию пору. Более того, современные зодчие с охотой стилизуют текучие линии, внутренне подчиненные геометрии, - как раз тот прием, который с успехом применял Шехтель в свои лучшие годы. Оказалось, что стиль, некогда "бесстыдный" и пугающий, сегодня воспринимается как оплот гуманистического отношения к городу и как образец подлинной красоты.
