Члены Политбюро сказали: "У Эйзенхауэра слишком акцентирован зад"
Народный художник СССР Борис Ефимов отдал "Известиям" 86 лет(!) своей жизни: был зачислен в штат газеты 4 октября 1922 года и ушел из жизни главным художником издательства "Известия". Уникальный случай в истории мировой печати!
Ефимов был не просто автором и сотрудником нашей газеты, он был ее другом все годы, за исключением десятилетия, речь о котором ниже.
В последние годы Борис Ефимович - частый гость газеты и издательства. Одна из встреч состоялась 20 июля 2004 года. Это было удивительно: 104-летний художник говорил больше часа и как бы прошел по всей своей жизни в газете. Мне удалось тогда записать это выступление, и теперь несколько эпизодов из этих воспоминаний и размышлений перед вами.
- Когда я сажусь верхом на машину времени, то возвращаюсь в прошлое и ощущаю себя в эпохе Александра Македонского. Почему я так долго живу, сам не знаю. Хорошо это или плохо? Тоже не знаю. Живу и живу.
Я пришел в "Известия", когда главным редактором был Стеклов. Знал практически всех других руководителей газеты - Скворцова-Степанова, Бухарина, Ильичева, Аджубея...
В моей жизни были и огорчения. Меня выгнали из "Известий" как брата врага народа (Кольцова. - "Известия"). Редактором тогда был Яков Селих. Он вызвал меня к себе и при закрытых дверях спросил: "Чего хотел бы ваш брат, если бы оказался на свободе?". Я ответил: "Наверное, попросил бы, чтобы его опять послали в "горячую точку" (Кольцов был военным корреспондентом в Испании. - "Известия"). После Нового года я опять пришел к Селиху: "Писать заявление об уходе?". Ответ: "А кто знает, что Кольцов и Ефимов - братья? В Москве - человек сто, а тираж "Известий" - миллион экземпляров". И неожиданный итог: "Но печатать мы вас не будем".
И потом было десятилетие, когда меня действительно не печатали. И все-таки после войны я обязан именно "Известиям" двумя Сталинскими премиями (в 1950 и 1951 годах). При главном редакторе Губине мне вдруг заказали рисунок к выходу десятитысячного номера "Известий". Я его сделал - нарисовал локомотив, под ним колеса в виде 10 000. Тогда были награждены многие сотрудники газеты. А меня это задело за живое: известинцев наградили, а меня не сочли возможным представить к награде. И я написал письмо Сталину, сказал в нем, что это несправедливо. Письмо отнес в Кутафью башню. Потом испугался, хотел забрать письмо обратно, но было поздно. Как мне стало известно, Сталин прочитал письмо. Но прошло время - и никакой реакции. А потом позвонил Ильичев: "Приезжайте в "Правду". Приехал, жду у помощника. Звонок: "Вторая кабина. Берите трубку". Беру: "Говорит Поскребышев, помощник Сталина. Товарищ Сталин сказал, что по отношению к вам совершена ошибка. И она будет исправлена". Прошло три недели. Звонок от секретаря Комитета по Сталинским премиям: "Подготовьте ваши рисунки".
Между прочим, это хорошо характеризует нравы, атмосферу того времени, в котором мы жили, завися от капризов и случайностей великих мира сего.
...Сталин был всецело поглощен жаждой власти и он ее достиг. Богатство ему не было нужно. Вы спрашиваете, почему Сталин меня не посадил. А ему нравились мои рисунки. И тому есть доказательства. В 37-м году мне позвонил из "Правды" Мехлис: "Хочу передать вам, что сказал Сталин". "Что-нибудь неприятное?". "Когда Он говорит, это всегда приятно для дела". Утром я был у Мехлиса и тот передал мне слова вождя: "Когда вы изображаете японских самураев, то рисуете оскал. Это оскорбляет достоинство всех японцев. Не надо этого делать".
А вот еще один эпизод, уже послевоенный. Меня вызвали к тогдашнему главному идеологу партии Жданову, и он мне сказал: "Вы, наверное, читали, что Эйзенхауэр рвется в Арктику, боясь угрозы от русских. Товарищ Сталин сказал, что по этим его намерениям надо ударить смехом. И вспомнил о Ефимове. Товарищ Сталин примерно так представляет этот рисунок: Эйзенхауэр с войсками рвется в Арктику, а простой американец спрашивает: зачем это надо? Мы вас не торопим, но и задерживаться с исполнением не надо. И то, и другое опасно".
Наутро я взял большой лист бумаги и набросал эскиз. Как же бить смехом? Нарисовал эскимосов с эскимо и медвежат, которые удивленно смотрят на приближающуюся армаду. Утром звонок от Сталина: "С вами вчера говорил Жданов об одной сатире. Персону надо изобразить вооруженной до зубов". Хотел ответить, что так уже и сделал, но это было бы самоубийство. А он мне: "Рисунок должен быть к восемнадцати ноль-ноль". Замаячила тень Берии... Но чудеса бывают - и я успел. Вручил рисунок фельдъегерю.
Через день вызвали в ЦК. Зачем? Терялся в догадках. Ведь Сталин лично видел Эйзенхауэра: тот приезжал в Москву, был на физкультурном параде, стоял рядом с ним на трибуне. Сталин, посмотрев рисунок, мог сказать: не похож. Да и северное сияние он наблюдал в Туруханском крае...
Меня принял Жданов, подвел к рисунку на столе: "Смотрели и обсудили. Рисунок понравился, хотя некоторые члены Политбюро сказали, что у Эйзенхауэра слишком акцентирован зад. И по тексту есть замечания. Но товарищ Сталин не придал этому значения. А текст исправили"...
...Вообще-то, самый старый не значит самый умный. Оценивать сегодняшнее время я не берусь. Я так же не понимаю происходящего, как этого не понимают многие в нашей стране. Но никто в этом не виноват. Я не хочу давать оценок. Я - обыватель, который часто не может постичь того, что происходит в стране. Коррупция, убийства, взяточничество - как это понять?
...Меня иногда спрашивают: какого правителя вы пожелали бы России? Сложный вопрос требует сложного ответа. Если коротко: нужно испытать все - и хорошее, и плохое. Только это дает ощущение полной жизни. Нечто подобное я, как ни странно прозвучит, ощутил, пережив гибель брата. Я не мистик и не суеверен, но со временем мне стало казаться, что годы, которые должны были достаться брату, высшие силы причислили мне. Хотя, может, все проще: наши родители тоже прожили долго, отец - 84 года, мать - 89 лет.
Но вообще мы с братом Михаилом могли погибнуть еще в юности. Нас в нашем родном Киеве петлюровцы ставили к стенке - мы нарушили комендантский час. В этот момент из ворот дома выглянул дворник Григорий. "Це ж наши хлопцы, - говорит, - из 26-й квартиры". Вот и спас нас. В Киеве тогда власть двенадцать раз менялась...
Так что и через это прошел. Жизнь представляется мне чередой опасностей. В Великую Отечественную я часто бывал на фронте. Вместе с писателем Василием Гроссманом мы корреспондентами "Красной звезды" дошли до Варшавы...
Тут Борис Ефимович перевел дух и вдруг обратился к залу:
- А хотите, я вам почитаю Твардовского? Или Мережковского? Или Вертинского? Нет, лучше все же "Василия Теркина". Не всего, конечно, хотя знаю всю поэму. Одну главу…
И прочитал. А потом за чаепитием в узком кругу все же исполнил мелодекламацию - Вертинского.
Встреча эта состоялась четыре года назад в пресс-центре издательства "Известия". Он и потом бывал в этом доме. Который издавна считал своим. Год назад здесь пышно отмечалась его очередная дата - 107-летие и заодно - 85-летие дебюта на страницах "Известий". Среди множества подарков главному художнику издательства "Известия" Борису Ефимовичу Ефимову была вручена в золоченом багете в увеличенном до размеров картины масштабе его первая карикатура, напечатанная в "Известиях" 4 октября 1922 года. В ответ он оставил на стене автографов запись четким каллиграфическим почерком: "Нельзя не ощутить волнения. Я - в "Известиях"! Надо сказать - снова в "Известиях". Спустя много-много лет. Бор. Ефимов 28.09. 2007".
Через несколько недель в Малом Манеже Москвы открывалась ретроспективная выставка работ художника. И он в очередной раз удивил собравшихся: больше часа, не присев, рассказывал о своем творческом пути, отвечал на вопросы, шутил. Польская журналистка спросила его: "Вот вы в двадцатые годы много раз нелицеприятно изображали маршала Пилсудского. Доходила ли до вас какая-то реакция с его стороны?" Ефимов усмехнулся: "А что он мог ответить? Ведь он же не карикатурист"…
Публикацию подготовил Станислав Сергеев
E-mail: istclub@izvestia.ru
Гражданская панихида по Б. Е. Ефимову состоится в ритуальном зале ЦКБ (ул. Маршала Тимошенко) в субботу, 4 октября, в 12.30.
