Директор ГМИИ им. Пушкина Ирина Антонова: "Диктатура - это высшая форма ответственности"

"Нет, я свой возраст не скрываю - было бы глупо. Просто дата не круглая, и в качестве юбилейной я ее не воспринимаю". Юбилей не юбилей, но с 85-летием Ирину Александровну Антонову мы решительно поздравляем. Кстати, есть еще одна дата, тоже не круглая, - 45 лет на посту директора Музея изобразительных искусств имени Пушкина. В случае с Антоновой никому и в голову не придет говорить о какой-то номенклатурной "усидчивости". Хорошо известны ее внутренняя независимость и способность принимать нестандартные решения. Разумеется, без авантюризма. Судьба музея для нее важнее всего. Накануне дня рождения с директором ГМИИ встретился корреспондент "Известий" Дмитрий Смолев.

вопрос: За десятки лет возникли устойчивые, даже клишированные мнения насчет вашей персоны. Интересно, как вы сами к ним относитесь? Например, считается, что в музее вы - диктатор, даже в мелочах. Это необходимость или просто такой стиль руководства?

ответ: Конечно, слово "диктатор" никому не приятно. Но если имеется в виду форма ведения дел, то она, по-моему, входит в обязанности любого руководителя. То, что вы назвали диктаторством, - это высшая форма ответственности. Ты просто обязан поставить себя так, чтобы тебе подчинялись. Только садисту доставляет удовольствие распоряжаться другими по прихоти. Все мои директорские решения отзываются на сердечной мышце. Потом ворочаешься в постели, перебираешь в голове: может, сказала слишком строго или, наоборот, недостаточно строго... Но вообще-то музей - не клетка, руководитель - не дрессировщик. И главным у нас остается ощущение большого товарищества.

в: Вы всегда видели в себе качества, необходимые для такой работы, или это благоприобретенное?

о: Когда мне в 1962 году сделали это предложение (кстати, оно исходило от прежнего директора Александра Ивановича Замошкина), я сказала: "Как же так, я ведь просто старший научный сотрудник? У меня нет никакого опыта администрирования". Замошкин предложил мне посоветоваться, и я пошла к своему учителю Борису Робертовичу Випперу и Андрею Александровичу Губеру, тогдашнему замдиректора по науке. Говорю им: "Не считаю возможным принять предложение. Это что же, вы у меня окажетесь в подчинении?" И они, дружно улыбаясь, ответили, что все уже обсудили и во мне уверены. А другой умный человек мне так посоветовал: "Ты попробуй. Не получится - уж, наверное, тебя возьмут обратно старшим научным сотрудником". И я подумала: а действительно, что такого? Пожалуй, и впрямь возьмут обратно в случае чего. Так и согласилась. А насчет черт характера... Иногда даже раскаиваюсь, когда пережимаю в требовательности. Но от ответственности никуда не уйдешь. Хоть на отдыхе, хоть где-нибудь за границей - любой звонок, особенно в неурочное время, вызывает трепет. А вдруг что-то случилось? До конца этого не передать и не объяснить никому.

в: Хотел бы спросить еще об одном клише. Дескать, Антонова - стойкий и последовательный противник любых реституций. Действительно любых?

о: Моя позиция известна. Есть закон о перемещенных ценностях, я с ним полностью согласна. Хотя кое в чем он даже недостаточен. Не буду сейчас говорить о военных потерях, произнесу лишь то, в чем глубоко убеждена: наша страна в этой сфере никому ничего не должна. Между тем в свое время мы вернули Германии невероятные сокровища. Недавно я была в Дрезденской галерее, еще раз посмотрела... То, что у нас осталось, принадлежит нам. Поверьте, у меня совершенно отсутствует хватательный инстинкт - и в жизни, и в музейной работе, хотя здесь он как раз полезен. Дело в другом. Мы все время ставим себя в положение оправдывающейся стороны вместо того, чтобы перейти к наступлению.

Нам нечего стесняться. И вообще, Гаагская конвенция столетней давности страшно устарела, она не дает никакой острастки разрушителям культурных ценностей. Увы, нельзя запретить войны как таковые. Но должна быть конвенция о том, что любая страна, наносящая ущерб чужой культуре, в конце концов, будет расплачиваться собственным достоянием. Это было бы абсолютно справедливо.

в: О Пушкинском музее часто говорится в высокопарном стиле - что-нибудь вроде "цитадели европеизма" или "очага мировой культуры". Прежде, в советские времена, это были совсем не пустые слова. Ценилась любая возможность выглянуть, хотя бы мысленно, за "железный занавес". Сейчас времена другие - в чем теперь значение музея?

о: Это ситуация всякой страны, где имеются музеи не только национального искусства. Хоть Лувр, хоть Метрополитен, да и меньшего масштаба собрания - они ведь важны и как часть собственной культуры этих стран. Ну, где еще в Москве, в России, можно увидеть то, что показывается у нас? Даже коллекция слепков, собранная Цветаевым, сохраняет свое значение. По духу я интернациональный человек, мне близка идея воспитания молодых в уважении ко всей мировой культуре, а не только к своей. И мы были первыми, кто начал сопоставлять отечественное искусство с зарубежным. Еще в 1972 году делали выставку портретов, где Серов висел рядом с Ренуаром, а портрет Параши Жемчуговой - рядом с английским портретом XVIII века. Таких выставок потом была целая обойма. Я не очень большой поклонник того, что зовется глобализацией, но узнавание друг друга считаю крайне важным. Приходят к нам малолетки, которые не были еще ни в каких Италиях и Франциях, - и уже здесь начинают что-то понимать.

Выставки, которые мы делаем, всегда на высочайшем уровне. Все крупные музеи мира прошли через залы на Волхонке. Так что наша роль едва ли принизилась. К сожалению, почти не пополняется наша коллекция. Очень надеюсь на правительственное постановление о развитии музея, которого мы ждем и ждем.

в: Здесь, наверное, уместно спросить еще об одном стереотипе. Говорят, что вы не склонны строить отношения с бизнесом, а всегда апеллируете к федеральной власти. Если да, то почему?

о: Скажу сразу: я - убежденный сторонник той точки зрения, что за состояние культуры должно отвечать государство. С большим уважением отношусь к системе, принятой во Франции, где государство само инициирует все крупные культурные проекты и несет за них стопроцентную ответственность. В этом смысле я держусь социалистических взглядов. С другой стороны, есть сложившаяся реальность. Форма государственно-частного партнерства сейчас перспективна для России. У нас немало спонсоров, которые нам помогают, причем не только отечественных, но и зарубежных. Недавно скончалась, к сожалению, Патти Бёрч - президент общества друзей нашего музея в Америке. Мы все очень ее любили. Например, с ее помощью оплачивались закупки книг для нашей библиотеки по искусству - думаю, лучшей в Москве... Если говорить о России, то, безусловно, настал момент, когда необходимо принимать закон о меценатстве. Коль скоро образовался класс богатых и сверхбогатых людей, надо не призывать их "делиться", а найти для этого цивилизованную форму. За материальную помощь культуре должны быть предусмотрены налоговые скидки.

в: Нынче музеи норовят привлечь зрителей, придумывая всякое - вплоть до аттракционов. Вы какие методы предпочитаете?

о: Действительно, во всем мире сейчас пересматриваются место и значение музеев. Часто даже меняется соотношение пространства: пятьдесят процентов - для показа художественных ценностей, а другие пятьдесят - для зрительского досуга. Вернее, для разных форм существования зрителя на этой территории. У нас сейчас открыт новый детский центр, где гораздо больше возможностей для занятий с ребятами. Но этим нельзя ограничиваться. Я много думаю о людях "третьего возраста", о пенсионерах. Они должны почувствовать себя в музее как дома. Возраста ведь не существует - знаю это на своем опыте. Можно потухнуть и в тридцать лет. Бывает, с одной стороны зайдешь, с другой, дуешь вовсю - а уже нечему разгореться. Увы, иногда жизнь заканчивается задолго до смерти. Я так давно живу, что замечаю подобные вещи моментально...

в: Насколько я понимаю, для вас некий знаковый рубеж - 2012 год, столетие открытия музея. Что к этому моменту должно перемениться?

о: В дневнике Ивана Владимировича Цветаева есть запись от 1898 года. Звучит приблизительно так: "Ныне начинаемое нами здание со временем превратится в музейский городок". И моя мечта - чтобы к 2012 году возник этот "музейский", то есть музейный, городок. Уже сейчас шесть зданий вокруг принадлежат музею, необходимо довершить их реконструкцию.

Надеемся, что нам все же передадут здание Института философии. В итоге должен появиться уникальный культурный комплекс. Слишком уж много замечательных вещей у нас по-прежнему лежит в запасниках...