Виктор Сухоруков: "Актером я был уже в утробе матери"
Виктор Сухоруков: "Актером я был уже в утробе матери"
2008-03-31T21:55:11+04:00
2008-03-31T21:55:11+04:00
Партийный переулок, д. 1, к. 57, с. 3
115093
Москва, Россия
info@iz.ru
Но ведь это в высшей степени лицедейство - когда стирается пол, когда перед тобой ли-це-дей, который может быть мужчиной, женщиной, зверем, птицей, водой, музыкальным инструментом. Но - опошлили, изгнусили переодевание мужчин в женщин! Вызвали у народа раздражение, даже бешенство! Это увлечение переодеванием и наклеиванием ресниц, особенно на эстраде, лишило меня и других актеров высшего актерского приспособления. И я стесняюсь использовать этот вековой, тысячелетний пример в искусстве
0
Виктор Сухоруков: "Мне 54 года, а внутри-то мне 32!" (фото suhorukov.narod.ru)
В субботу в"Театральном товариществе 814", которым руководит Олег Меньшиков, состоится премьера спектакля "Сны Родиона Романовича" по роману Достоевского "Преступление и наказание". В этой постановке Виктор Сухоруков сыграет пять ролей - старушку-проценщицу Алену Ивановну, Разумихина, Порфирия Петровича, Мармеладова и Пульхерии Александровны, матери главного героя. С Виктором Сухоруковым встретился специальный корреспондент "Известий" Артур Соломонов.
"Мне 54 года, а внутри-то мне 32!"
известия: Вы не боитесь, что получится смешное "Преступление и наказание"? Что невольно возникнет комический эффект от того, что мужчина играет женские роли?
Виктор Сухоруков: И продюсер, и режиссер, и мы, актеры, следили за тем, чтобы это не скатилось в пошлую эстраду. Я когда-то сказал, что, во-первых, никогда на сцене и в театре не буду переодеваться в женскую одежду и, во-вторых, в гроб никогда не лягу. Еще нагляжусь безвозрастно, належусь вечно.
Но ведь это в высшей степени лицедейство - когда стирается пол, когда перед тобой ли-це-дей, который может быть мужчиной, женщиной, зверем, птицей, водой, музыкальным инструментом. Но - опошлили, изгнусили переодевание мужчин в женщин! Вызвали у народа раздражение, даже бешенство! Это увлечение переодеванием и наклеиванием ресниц, особенно на эстраде, лишило меня и других актеров высшего актерского приспособления. И я стесняюсь использовать этот вековой, тысячелетний пример в искусстве. Его истрепали! Но в этом спектакле все должно быть иначе, переодевание должно обрести глубокий смысл.
известия: Вокруг Раскольникова развернется фантасмагория?
Сухоруков: Мы к нему являемся некоей инфернальной силой, которая разговаривает с ним, напоминает о прошлом. Для этого нам потребовалось мужское существо в женском обличье, чтобы довести эту игру до кошмара, до сюра.
известия: Вы играете малопривлекательную старушку, которую, как говорит Раскольников, кто убьет, тому сорок грехов простится? Или она выглядит иначе? <?xml:namespace prefix = o />
Сухоруков: Играя ее, я подразумеваю только одну мысль: человек, осужденный за убийство себе подобного, будет страдать всю жизнь - суд будет продолжаться до тех пор, пока жива совесть. Значит, до скончания жизни будет тебе наказание, если ты поднял руку на себе подобного.
известия: Вы играете четыре роли. Бенефис. BR>
Сухоруков: Да, для меня это бенефис. Но, когда я работаю, я бьюсь не за себя, а за команду, которая у нас сложилась: Никита Татаренков, Тимофей Трибунцев, Максим Браматкин, Сергей Колтаков, Илья Исаев и я. И студентка Щукинского училища Вера Строкова.
известия: Нередко люди, разговаривая сами с собой, называют себя по имени. А вы к себе как обращаетесь во время репетиций, спектакля или в рядовой, обычной ситуации: "Господин Сухоруков, маху вы дали!" или "Ну, Витька, ты молодец!"?
Сухоруков: Ты заметил, что я сразу спрашиваю, могу ли я обращаться в разговоре на "ты"? Чтобы быть честным и обрести доверительность, я перехожу на "ты". Так и сам для себя я - Витька. Я даже автографы даю, подписываясь "Витя Сухоруков". Мне 54 года, а внутри-то мне 32! Однажды я задумался, что такое несоответствие меня накажет, оно против природы, и попробовал что-то изменить в себе, чтобы соответствовать своему паспорту... Не получилось у меня.
И Виктор Иванович так же отвешивает оплеухи Витьке, как Витька Сухоруков посылает Виктора Ивановича далеко и очень часто. Вот такая раздвоенность, двухголовость. А тело одно. И никуда мне не деться от этого...
известия: Кстати, об автографах. Я однажды был свидетелем сцены, в которой, как мне кажется, проявились некоторые свойственные вам черты. На фестивале "Чайка" в Ханты-Мансийске к вам подходили за автографом люди. Я стоял неподалеку и, скажем так, случайно подсмотрел, что вы им писали.
Сухоруков: Подглядел? Молодец! И что же я писал?
известия: Одной женщине, которую вы видели впервые, вы написали "Я вас никогда не забуду!", а другой, которую тоже до этого не видели никогда, - "Я всегда о вас буду помнить".
Сухоруков: Я больше так не пишу. Видимо, они с такими приятными лицами подошли, с такой любовью и нежностью глядели... Наверное, в тех автографах есть какое-то оригинальничание, но я, давая автографы, стараюсь не повторяться. Я вглядываюсь в человека и пытаюсь написать что-то соответственное моему первому впечатлению о нем.
"Я был грузчиком и посудомойщиком"
известия: Когда вы почувствовали, что хотите быть актером?
Сухоруков: В утробе матери. У меня физиологическое ощущение, что я уже там гопака давал. Так что я даже и не помню момента, когда захотел быть актером.
Когда мне было четыре года, я зайчиком прыгал на новогодней елке, а Дедом Морозом была Вера Николаевна, моя воспитательница, и борода у нее была из бумаги, покрытая битым стеклом. Уже тогда я хотел быть первым зайчиком, потому что он прыгал впереди всей нашей колонны и задавал темп. Он был лидером. Уже тогда мне хотелось главную роль - это я помню очень отчетливо, как помню, какой в тот вечер был вкус пастилы и зефира, какие вокруг витали запахи.
А как мне нравилось, когда на уроке танца мы танцевали с девочкой, имя которой я помню до сих пор - Инна Андриянова. Я чувствовал себя артистом, танцовщиком и был счастлив тому, что нашу пару хвалили.
А иногда к нам привозили кукольный театр марионеток. И хотя я видел веревочки, за которые их дергают, я все равно верил в жизнь этих кукол. Как мне хотелось дергать за эти веревочки! И как мне хотелось, чтобы меня кто-то за такие веревочки дергал...
известия: Вы, даже играя зайчика, хотели быть лидером. Но в театре, в Петербурге, у вас не получилось стать лидером, и это длилось довольно долгое время.
Сухоруков: Это не вопрос лидерства, это вопрос поиска себя. Это был период, как я называю, второй жизни. Это был мрак, дно, бездна. Я был человек молодой, пьяный, праздный, лихой, самонадеянный. Я жил той жизнью, которую считал нужной. Я пьянствовал, но об этом не хочу вспоминать - это далекая-далекая тема. Но именно после этой - второй - своей жизни, я начал собирать камни. Я стал работать грузчиком, посудомойщиком...
А вернулся я в театр, поняв, что чего-то стою. Я понял, что в моей жизни есть главная ценность - актерство. И я побродил по многим театрам, но счастья не нашел нигде.
известия: Фаина Раневская говорила: я переспала с многими режиссерами, но ни с одним не получила удовольствия.
Сухоруков: Я с ней согласен. Оргазма не получил...
известия: Тот период, когда вы работали посудомойщиком, грузчиком, вы воспринимали как окончательный или же пытались разобраться в себе, набрать силы для того, чтобы стать артистом?
Сухоруков: Это была катастрофа. Я испугался, что это конец. Но я вдруг почувствовал, что так люблю жизнь, так люблю самого себя! Я мог спиться, мог пойти на территорию бомжей, мог удариться в религию. Но устроил самосуд. Я спрашивал себя:"И ради этого ты родился? Ты же так давно, еще в детском саду, мечтал быть марионеткой!"
И началась моя третья жизнь, которой я живу и по сей день. Она совсем не похожа на ту, вторую, мрачную, где я был никто и звать никак.
Сегодня я знаю, что та жизнь была не проклятием, не мукой, а уроком, академией. И сегодня я очень многие вещи, которые происходят со мной, отправляю в свою прошлую жизнь, словно на экспертизу. И поэтому я не позволяю себе скурвиться, обольститься своими успехами. Я многие события сегодняшней жизни называю чудом - тем самым я напоминаю себе, что все проходит. Все хорошее, что случается со мной, - это дар... Много болтаю, наверное?
известия: Мы для этого и встретились.
Сухоруков: Так вот, мне, как рядовому жителю Земли, это помогло воспринимать многие события моей сегодняшней жизни как чудо. Я отдаю себе отчет, что я - среднестатистическая единица на этой планете.
известия: Но тем не менее вы нередко в шутку или всерьез себя называете гением.
Сухоруков: Когда я говорю о себе, что я гений, то я словно занимаюсь садомазохизмом. По-настоящему-то никто не знает, кто он. Никто. Это из того арсенала, где отсутствуют рост, вес, скорость. Вот если раньше говорили, что гений и злодейство - две вещи несовместные, то я вам скажу, что гений и цивилизация - две вещи несовместные.
известия: Вы чувствуете, что цивилизация на вас наступает? Корежит, давит?
Сухоруков: А вы сейчас разговариваете с гением или с простым человеком?
известия: Это уж вы сами решите.
Сухоруков: Нет, не буду! Конечно, цивилизация наступает. Все сегодняшние проблемы порождены не какими-то стихиями, землетрясениями, взрывами на Солнце. Очень много проблем возникает от придуманного человеком же мира.
"Москва как кустодиевская баба уронила меня на свою пышную грудь"
известия: В списке ваших ролей нет классических работ, о которых мечтает каждый актер. Нет Чехова, нет героических ролей Шекспира...
Сухоруков: Понимаете, какая была ситуация... У тебя уже есть багаж, который не надо хранить в камере хранения, а раздавать людям - за деньги и бесплатно. А тебя держат в голоде. В ежовых рукавицах. В каком-то даже презрении. И не дают ролей, тех ролей, в которых тебе не жалко довести себя хоть до инфаркта. Это меня взбунтовало, и я бросил Петербург, академические театры. Зачем? Чтобы мне найти счастье в искусстве, ради которого я себя с таким трудом отреставрировал во второй своей жизни. И сегодня, худо-бедно, пять ролей я в новом спектакле играю. В чем мое счастье сегодняшнее? Мне поверили, во мне не сомневаются, меня уважают, на меня хотят смотреть. Я сегодня интересен. Вот главное, к чему я пришел. Трудно ли мне? Да. Кажется, в такой театр я никогда не играл. Может быть, я слишком трачу себя в процессе репетиций...
известия: Вы и на интервью тратитесь.
Сухоруков: Я однажды попробовал разговаривать тихо, солидно, менторским тоном и почувствовал, что меня словно нету. И тогда я сбросил эту маску. И вернулся к себе. Но не получается у меня пока театральная жизнь и в Москве. Она у меня не очень-то складывалась в Петербурге, в этом царственном, европейском граде с низким небом, где облака, как перины, лежат на крышах красавцев-домов. Этот город все равно дышит полусмертью. Мне так казалось, потому что там мне не везло. Знал меня Питер? Да. Принял? Конечно. Но он меня не любил. И я устал от этого безлюбья.
известия: А Москва вас любит?
Сухоруков: Мне кажется, да. Может быть, лицемерно, может быть, развратно, но - азартно и даже как-то по-спортивному. Москва, как кустодиевская баба, уронила меня на свою пышную грудь, запеленала своими подолами и говорит: "Ну иди сюда, многострадальный ты мой Сухоруков, я тебя зацелую!" До сих пор я весь в помаде!..
Я с трепетом воспринимаю свое шествие по московской земле. Никак не нагляжусь, никак не надышусь, никак ее не впитаю. Люблю, люблю и люблю...
А в Питере я играл много, но когда созрел для чего-то более серьезного, яркого, более желанного, мне говорят: "Жди! Потерпи! Ты ничего не понимаешь! Не твое дело!" Оскорбился я. Возмутился. И тайно вздумал с этим покончить. И покончил. Сейчас единственная связь с Петербургом - мои друзья.
известия: Петр Фоменко называет Петербург "тайной недоброжелательностью".
Сухоруков: Да, он это и мне говорил. Но еще он, который тоже долгие годы прожил в Питере, и судьба его там не была счастливой, по-доброму мне сказал: "Ну что ты злишься на Петербург? Там прошла наша молодость. Ну были некоторые тайные недоброжелатели". Но однажды я при встрече сказал ему: "Я не хочу послабления этому термину! Тайные недоброжелатели не могут быть мягкими и пушистыми!" Его ответом было молчание. То, что он делал для искусства в Питере, было не то что недооценено, но предано анафеме.
Нам нужно понимать, что наш современник Петр Фоменко - гений. Как я к нему напрашивался! Больше не буду. Я понял, что начал вызывать у него раздражение и усталость, а я этого не хочу.
"Мне хочется появляться ангелом и вдруг оборачиваться чертом"
известия: Журналисты часто о вас пишут: "живой, открытый искренний человек". Но это ведь тоже выработанный имидж, стиль поведения. Вы словно даете сигнал другим людям: я безопасен, любить меня очень несложно.
Сухоруков: Имидж - это нечто искусственно выработанное, сочиненное. В одну из трещин, образовавшихся тогда, когда я был на дне, утек мой маскарад, все мои маски и личины. И, вынырнув из этой пучины, я сказал: "Ну вас всех к такой-то матери! Буду самим собой. Принимайте какой есть - потому что, каким я себя придумывал, я вам неинтересен".
известия: В своих интервью вы нередко шутливо касаетесь темы смерти. Но видно, что она вас занимает всерьез.
Сухоруков: Да. Это главный вопрос, на который нет ответа ни у кого на Земле. Что это такое? Актеру Сухорукову так хочется, бесстыдно хочется разобраться в том, что Она или кто Она такое. Но как сыграть смерть? Любовь, смерть и мать - к этим вещам я не могу подыскать игрового ключа, не знаю, как их сыграть.
известия: Ваша мать серьезное влияние оказала на ваше формирование?
Сухоруков: Никакого. Она никогда не то чтобы не хотела, не мечтала, чтобы я был актером, но даже представить такого не могла. Какой артист? На фабрику, на работу в 130 рублей, бабу тебе найдем и заживешь! Будешь мастером на заводе, и все тебя будут уважать.
Она прожила в Орехово-Зуеве и так ни разу и не приехала в Москву. Я мечтал посадить ее в электричку и отвезти в Москву, хотя бы на Красную площадь. Ну хоть в ГУМ! Не удалось. Даже книги "Тимур и его команда" и "Чук и Гек" я брал в библиотеке. Никаких гитар, никаких фортепиано. Гармонь - и та в коридоре. У соседа.
Я ведь с первого раза в театральный вуз не поступил, и меня взяли в армию. Я старался апробировать свой репертуар на солдатской аудитории. И благодаря нашим "красным" праздникам и реакции солдат на мои выступления я вдруг обнаружил, что у меня формируется некий репертуар. После чего все вузы меня пропустили до третьего тура, но выбрал я ГИТИС.
известия: Кажется, вы можете сыграть любой предмет быта. Вот, например, чайник. Представьте, что вам нужно его сыграть - какой был бы у него характер, какая судьба?
Сухоруков: Я - крышка! Звенит, гремит! Спорит с паром. Давит на носик. Ругается матом! А главное, что она - купол чайника, она ближе к небу.
известия: Когда-то вы, играя зайчика в детском саду, хотели быть первым. Теперь вы снова хотите быть главным, пусть как часть чайника.
Сухоруков: Именно! А чайник - хороший образ. Я люблю роли-оборотни. Мне хочется появляться ангелом и вдруг оборачиваться чертом. И чайник - такое же существо: в нем может находиться как целебный напиток, так и яд.
"Мне 54 года, а внутри-то мне 32!"
известия: Вы не боитесь, что получится смешное "Преступление и наказание"? Что невольно возникнет комический эффект от того, что мужчина играет женские роли?
Виктор Сухоруков: И продюсер, и режиссер, и мы, актеры, следили за тем, чтобы это не скатилось в пошлую эстраду. Я когда-то сказал, что, во-первых, никогда на сцене и в театре не буду переодеваться в женскую одежду и, во-вторых, в гроб никогда не лягу. Еще нагляжусь безвозрастно, належусь вечно.
Но ведь это в высшей степени лицедейство - когда стирается пол, когда перед тобой ли-це-дей, который может быть мужчиной, женщиной, зверем, птицей, водой, музыкальным инструментом. Но - опошлили, изгнусили переодевание мужчин в женщин! Вызвали у народа раздражение, даже бешенство! Это увлечение переодеванием и наклеиванием ресниц, особенно на эстраде, лишило меня и других актеров высшего актерского приспособления. И я стесняюсь использовать этот вековой, тысячелетний пример в искусстве. Его истрепали! Но в этом спектакле все должно быть иначе, переодевание должно обрести глубокий смысл.
известия: Вокруг Раскольникова развернется фантасмагория?
Сухоруков: Мы к нему являемся некоей инфернальной силой, которая разговаривает с ним, напоминает о прошлом. Для этого нам потребовалось мужское существо в женском обличье, чтобы довести эту игру до кошмара, до сюра.
известия: Вы играете малопривлекательную старушку, которую, как говорит Раскольников, кто убьет, тому сорок грехов простится? Или она выглядит иначе? <?xml:namespace prefix = o />
Сухоруков: Играя ее, я подразумеваю только одну мысль: человек, осужденный за убийство себе подобного, будет страдать всю жизнь - суд будет продолжаться до тех пор, пока жива совесть. Значит, до скончания жизни будет тебе наказание, если ты поднял руку на себе подобного.
известия: Вы играете четыре роли. Бенефис. BR>
Сухоруков: Да, для меня это бенефис. Но, когда я работаю, я бьюсь не за себя, а за команду, которая у нас сложилась: Никита Татаренков, Тимофей Трибунцев, Максим Браматкин, Сергей Колтаков, Илья Исаев и я. И студентка Щукинского училища Вера Строкова.
известия: Нередко люди, разговаривая сами с собой, называют себя по имени. А вы к себе как обращаетесь во время репетиций, спектакля или в рядовой, обычной ситуации: "Господин Сухоруков, маху вы дали!" или "Ну, Витька, ты молодец!"?
Сухоруков: Ты заметил, что я сразу спрашиваю, могу ли я обращаться в разговоре на "ты"? Чтобы быть честным и обрести доверительность, я перехожу на "ты". Так и сам для себя я - Витька. Я даже автографы даю, подписываясь "Витя Сухоруков". Мне 54 года, а внутри-то мне 32! Однажды я задумался, что такое несоответствие меня накажет, оно против природы, и попробовал что-то изменить в себе, чтобы соответствовать своему паспорту... Не получилось у меня.
И Виктор Иванович так же отвешивает оплеухи Витьке, как Витька Сухоруков посылает Виктора Ивановича далеко и очень часто. Вот такая раздвоенность, двухголовость. А тело одно. И никуда мне не деться от этого...
известия: Кстати, об автографах. Я однажды был свидетелем сцены, в которой, как мне кажется, проявились некоторые свойственные вам черты. На фестивале "Чайка" в Ханты-Мансийске к вам подходили за автографом люди. Я стоял неподалеку и, скажем так, случайно подсмотрел, что вы им писали.
Сухоруков: Подглядел? Молодец! И что же я писал?
известия: Одной женщине, которую вы видели впервые, вы написали "Я вас никогда не забуду!", а другой, которую тоже до этого не видели никогда, - "Я всегда о вас буду помнить".
Сухоруков: Я больше так не пишу. Видимо, они с такими приятными лицами подошли, с такой любовью и нежностью глядели... Наверное, в тех автографах есть какое-то оригинальничание, но я, давая автографы, стараюсь не повторяться. Я вглядываюсь в человека и пытаюсь написать что-то соответственное моему первому впечатлению о нем.
"Я был грузчиком и посудомойщиком"
известия: Когда вы почувствовали, что хотите быть актером?
Сухоруков: В утробе матери. У меня физиологическое ощущение, что я уже там гопака давал. Так что я даже и не помню момента, когда захотел быть актером.
Когда мне было четыре года, я зайчиком прыгал на новогодней елке, а Дедом Морозом была Вера Николаевна, моя воспитательница, и борода у нее была из бумаги, покрытая битым стеклом. Уже тогда я хотел быть первым зайчиком, потому что он прыгал впереди всей нашей колонны и задавал темп. Он был лидером. Уже тогда мне хотелось главную роль - это я помню очень отчетливо, как помню, какой в тот вечер был вкус пастилы и зефира, какие вокруг витали запахи.
А как мне нравилось, когда на уроке танца мы танцевали с девочкой, имя которой я помню до сих пор - Инна Андриянова. Я чувствовал себя артистом, танцовщиком и был счастлив тому, что нашу пару хвалили.
А иногда к нам привозили кукольный театр марионеток. И хотя я видел веревочки, за которые их дергают, я все равно верил в жизнь этих кукол. Как мне хотелось дергать за эти веревочки! И как мне хотелось, чтобы меня кто-то за такие веревочки дергал...
известия: Вы, даже играя зайчика, хотели быть лидером. Но в театре, в Петербурге, у вас не получилось стать лидером, и это длилось довольно долгое время.
Сухоруков: Это не вопрос лидерства, это вопрос поиска себя. Это был период, как я называю, второй жизни. Это был мрак, дно, бездна. Я был человек молодой, пьяный, праздный, лихой, самонадеянный. Я жил той жизнью, которую считал нужной. Я пьянствовал, но об этом не хочу вспоминать - это далекая-далекая тема. Но именно после этой - второй - своей жизни, я начал собирать камни. Я стал работать грузчиком, посудомойщиком...
А вернулся я в театр, поняв, что чего-то стою. Я понял, что в моей жизни есть главная ценность - актерство. И я побродил по многим театрам, но счастья не нашел нигде.
известия: Фаина Раневская говорила: я переспала с многими режиссерами, но ни с одним не получила удовольствия.
Сухоруков: Я с ней согласен. Оргазма не получил...
известия: Тот период, когда вы работали посудомойщиком, грузчиком, вы воспринимали как окончательный или же пытались разобраться в себе, набрать силы для того, чтобы стать артистом?
Сухоруков: Это была катастрофа. Я испугался, что это конец. Но я вдруг почувствовал, что так люблю жизнь, так люблю самого себя! Я мог спиться, мог пойти на территорию бомжей, мог удариться в религию. Но устроил самосуд. Я спрашивал себя:"И ради этого ты родился? Ты же так давно, еще в детском саду, мечтал быть марионеткой!"
И началась моя третья жизнь, которой я живу и по сей день. Она совсем не похожа на ту, вторую, мрачную, где я был никто и звать никак.
Сегодня я знаю, что та жизнь была не проклятием, не мукой, а уроком, академией. И сегодня я очень многие вещи, которые происходят со мной, отправляю в свою прошлую жизнь, словно на экспертизу. И поэтому я не позволяю себе скурвиться, обольститься своими успехами. Я многие события сегодняшней жизни называю чудом - тем самым я напоминаю себе, что все проходит. Все хорошее, что случается со мной, - это дар... Много болтаю, наверное?
известия: Мы для этого и встретились.
Сухоруков: Так вот, мне, как рядовому жителю Земли, это помогло воспринимать многие события моей сегодняшней жизни как чудо. Я отдаю себе отчет, что я - среднестатистическая единица на этой планете.
известия: Но тем не менее вы нередко в шутку или всерьез себя называете гением.
Сухоруков: Когда я говорю о себе, что я гений, то я словно занимаюсь садомазохизмом. По-настоящему-то никто не знает, кто он. Никто. Это из того арсенала, где отсутствуют рост, вес, скорость. Вот если раньше говорили, что гений и злодейство - две вещи несовместные, то я вам скажу, что гений и цивилизация - две вещи несовместные.
известия: Вы чувствуете, что цивилизация на вас наступает? Корежит, давит?
Сухоруков: А вы сейчас разговариваете с гением или с простым человеком?
известия: Это уж вы сами решите.
Сухоруков: Нет, не буду! Конечно, цивилизация наступает. Все сегодняшние проблемы порождены не какими-то стихиями, землетрясениями, взрывами на Солнце. Очень много проблем возникает от придуманного человеком же мира.
"Москва как кустодиевская баба уронила меня на свою пышную грудь"
известия: В списке ваших ролей нет классических работ, о которых мечтает каждый актер. Нет Чехова, нет героических ролей Шекспира...
Сухоруков: Понимаете, какая была ситуация... У тебя уже есть багаж, который не надо хранить в камере хранения, а раздавать людям - за деньги и бесплатно. А тебя держат в голоде. В ежовых рукавицах. В каком-то даже презрении. И не дают ролей, тех ролей, в которых тебе не жалко довести себя хоть до инфаркта. Это меня взбунтовало, и я бросил Петербург, академические театры. Зачем? Чтобы мне найти счастье в искусстве, ради которого я себя с таким трудом отреставрировал во второй своей жизни. И сегодня, худо-бедно, пять ролей я в новом спектакле играю. В чем мое счастье сегодняшнее? Мне поверили, во мне не сомневаются, меня уважают, на меня хотят смотреть. Я сегодня интересен. Вот главное, к чему я пришел. Трудно ли мне? Да. Кажется, в такой театр я никогда не играл. Может быть, я слишком трачу себя в процессе репетиций...
известия: Вы и на интервью тратитесь.
Сухоруков: Я однажды попробовал разговаривать тихо, солидно, менторским тоном и почувствовал, что меня словно нету. И тогда я сбросил эту маску. И вернулся к себе. Но не получается у меня пока театральная жизнь и в Москве. Она у меня не очень-то складывалась в Петербурге, в этом царственном, европейском граде с низким небом, где облака, как перины, лежат на крышах красавцев-домов. Этот город все равно дышит полусмертью. Мне так казалось, потому что там мне не везло. Знал меня Питер? Да. Принял? Конечно. Но он меня не любил. И я устал от этого безлюбья.
известия: А Москва вас любит?
Сухоруков: Мне кажется, да. Может быть, лицемерно, может быть, развратно, но - азартно и даже как-то по-спортивному. Москва, как кустодиевская баба, уронила меня на свою пышную грудь, запеленала своими подолами и говорит: "Ну иди сюда, многострадальный ты мой Сухоруков, я тебя зацелую!" До сих пор я весь в помаде!..
Я с трепетом воспринимаю свое шествие по московской земле. Никак не нагляжусь, никак не надышусь, никак ее не впитаю. Люблю, люблю и люблю...
А в Питере я играл много, но когда созрел для чего-то более серьезного, яркого, более желанного, мне говорят: "Жди! Потерпи! Ты ничего не понимаешь! Не твое дело!" Оскорбился я. Возмутился. И тайно вздумал с этим покончить. И покончил. Сейчас единственная связь с Петербургом - мои друзья.
известия: Петр Фоменко называет Петербург "тайной недоброжелательностью".
Сухоруков: Да, он это и мне говорил. Но еще он, который тоже долгие годы прожил в Питере, и судьба его там не была счастливой, по-доброму мне сказал: "Ну что ты злишься на Петербург? Там прошла наша молодость. Ну были некоторые тайные недоброжелатели". Но однажды я при встрече сказал ему: "Я не хочу послабления этому термину! Тайные недоброжелатели не могут быть мягкими и пушистыми!" Его ответом было молчание. То, что он делал для искусства в Питере, было не то что недооценено, но предано анафеме.
Нам нужно понимать, что наш современник Петр Фоменко - гений. Как я к нему напрашивался! Больше не буду. Я понял, что начал вызывать у него раздражение и усталость, а я этого не хочу.
"Мне хочется появляться ангелом и вдруг оборачиваться чертом"
известия: Журналисты часто о вас пишут: "живой, открытый искренний человек". Но это ведь тоже выработанный имидж, стиль поведения. Вы словно даете сигнал другим людям: я безопасен, любить меня очень несложно.
Сухоруков: Имидж - это нечто искусственно выработанное, сочиненное. В одну из трещин, образовавшихся тогда, когда я был на дне, утек мой маскарад, все мои маски и личины. И, вынырнув из этой пучины, я сказал: "Ну вас всех к такой-то матери! Буду самим собой. Принимайте какой есть - потому что, каким я себя придумывал, я вам неинтересен".
известия: В своих интервью вы нередко шутливо касаетесь темы смерти. Но видно, что она вас занимает всерьез.
Сухоруков: Да. Это главный вопрос, на который нет ответа ни у кого на Земле. Что это такое? Актеру Сухорукову так хочется, бесстыдно хочется разобраться в том, что Она или кто Она такое. Но как сыграть смерть? Любовь, смерть и мать - к этим вещам я не могу подыскать игрового ключа, не знаю, как их сыграть.
известия: Ваша мать серьезное влияние оказала на ваше формирование?
Сухоруков: Никакого. Она никогда не то чтобы не хотела, не мечтала, чтобы я был актером, но даже представить такого не могла. Какой артист? На фабрику, на работу в 130 рублей, бабу тебе найдем и заживешь! Будешь мастером на заводе, и все тебя будут уважать.
Она прожила в Орехово-Зуеве и так ни разу и не приехала в Москву. Я мечтал посадить ее в электричку и отвезти в Москву, хотя бы на Красную площадь. Ну хоть в ГУМ! Не удалось. Даже книги "Тимур и его команда" и "Чук и Гек" я брал в библиотеке. Никаких гитар, никаких фортепиано. Гармонь - и та в коридоре. У соседа.
Я ведь с первого раза в театральный вуз не поступил, и меня взяли в армию. Я старался апробировать свой репертуар на солдатской аудитории. И благодаря нашим "красным" праздникам и реакции солдат на мои выступления я вдруг обнаружил, что у меня формируется некий репертуар. После чего все вузы меня пропустили до третьего тура, но выбрал я ГИТИС.
известия: Кажется, вы можете сыграть любой предмет быта. Вот, например, чайник. Представьте, что вам нужно его сыграть - какой был бы у него характер, какая судьба?
Сухоруков: Я - крышка! Звенит, гремит! Спорит с паром. Давит на носик. Ругается матом! А главное, что она - купол чайника, она ближе к небу.
известия: Когда-то вы, играя зайчика в детском саду, хотели быть первым. Теперь вы снова хотите быть главным, пусть как часть чайника.
Сухоруков: Именно! А чайник - хороший образ. Я люблю роли-оборотни. Мне хочется появляться ангелом и вдруг оборачиваться чертом. И чайник - такое же существо: в нем может находиться как целебный напиток, так и яд.
Читайте также
Комментарии
Поделиться:
Прямой эфир
Подпишитесь и получайте новости первыми
