Оффшоры в законе


Взять, к примеру, право общественного объединения осуществлять свою деятельность без регистрации. Мотив такого решения был понятен: избавить общественные объединения от отчетности, облегчить деятельность небольших общественных объединений, которым такой статус, по большому счету, не нужен. А что в итоге?
Ежедневно факсы государственных органов, крупных корпораций выдают их хозяевам горы обращений от общественных объединений с просьбой о содействии в спонсировании проводимых ими мероприятий. Запрашиваемые суммы нередко превышают цифры с пятью нулями в условных единицах. Названия организаций броские, а цели, вроде бы, самые благородные: защита нравственности, борьба с террором, разработка социальных проектов. Но – на поверку - добрая половина из них не имеет официального статуса. А их представители на голубом глазу ответствуют: мы и не обязаны регистрироваться по закону. Действительно не обязаны. Как не обязаны даже уведомлять государственные органы о своем существовании. Поэтому вопросы о том, кто создал организацию, кто избрал ее руководителей, имеющих право представлять ее интересы, на кого записано ее имущество, кто и как будет осваивать финансовую помощь – повисают без ответа. И горе тому спонсору, что выдаст таким общественникам помощь наличностью – в лучшем случае, он оплатит их офис – в худшем – пиджак и галстук визитера.
Конституция провозглашает право граждан на объединение. Но она не гарантирует возможности бесконтрольного создания и деятельности объединений как организационных структур. Поэтому логика нового закона бесспорна: если желаете создать общественное объединение как юридическое лицо – пожалуйста, регистрируйтесь. Если ваша организация не нуждается в статусе юридического лица – уведомите регистрирующие органы о своем существовании. Не хотите уведомлять – действуйте как неформальные коллективы граждан. Но уже – без громких наименований и самозванных президентов и председателей.
Другой пример. По закону предпринимательская деятельность некоммерческих организаций может осуществляться лишь для достижения общественно полезных целей, ради которых она создана и соответствовать этим целям. На практике же некоммерческие организации нередко лишь ширма для бизнеса. В том числе и бизнеса на политике. Так структуры политтехнологов с миллионными (в долларах) оборотами, как правило, зарегистрированы как некоммерческие организации, и если верить учредительным документам, скромно занимаются политическими исследованиями. Аналогичная ситуация – на рынке юридических услуг: фирмы, способствующие (за деньги, естественно) снятию конкурентов с выборов, выставляющие наблюдателей на участки для голосования, перед государством предстают объединениями, способствующими повышению правовой культуры избирателей. О хозрасчетных же правозащитных объединениях и говорить не хочется…
Раздражение части записной общественности вызывают поправки, ограничивающие возможность учреждения российских НКО иностранными гражданами, находящимися вне территории нашей страны. Их интересы можно понять: ужесточение требований перекроет отработанные каналы финансирования и поставит под угрозу их надбытное гламурное существование. Ведь кроме оффшорной аристократии есть и аристократия грантовая, годами живущая на зарубежные пенсионы.
Филиалы и представительства иностранных фондов активно прижились в России: их сотрудники и не скрывают, что фактически заняты сбором и анализом информации для правительственных структур зарубежных стран. Но существуют и более длинные цепочки передачи средств и полученных в обмен на нее информации. Сначала государство в рамках программ поддержки демократии выделяет деньги зарубежному фонду. Затем уже зарубежный фонд выделяет средства под конкретные программы зонтичным структурам, расположенным на территории России. Формально это российские НКО, но их учредителями нередко выступают сотрудники зарубежных центров. И уже от них деньги попадают к непосредственным исполнителям работ. Последние же часто не знают (или не хотят знать), на кого работают, кто является конечным заказчиком их продукции.
Не секрет, что подобное финансирование некоммерческих организаций из зарубежных источников традиционно используется в качестве средства воздействия на внутреннюю жизнь в России. Хорошо, если цель – поддержка социально значимых проектов и инициатив, таких как борьба с детской беспризорностью, помощь сиротам и инвалидам. Но, к сожалению, помощь далеко не всегда бывает бескорыстной.
К примеру, невинная, на первый взгляд, поддержка исследований в области социологии и политической науки на деле может преследовать цель сбора и обобщения данных о политических процессах внутри страны. А грань между прикладным научным исследованием и «сливом» инсайдерской информации довольно зыбкая. Вовсе необязательно, чтобы эксперт, которого внезапно коснулось «благодеяние» западных спонсоров, работал с секретами: обладая высоким уровнем экспертной подготовки, он может анализировать ситуацию и из открытых источников. Так, осужденный за шпионаж ученый-американист Игорь Сутягин делал свои выводы о военно-политическом потенциале России на основе газетных вырезок и журнальных статей. Прикладывая к ним свою голову и профессиональные знания. И едва ли случайно, что вопросами изучения российской коррупции на иностранные деньги у нас занялись отставные чиновники ельцинской президентской администрации.
Сбор информации через грантовую поддержку – это, конечно, крайняя форма работы. Но ведь есть и вполне легальная форма экспансии – ментальная. Предложение финансирования научных разработок по перспективным, с точки зрения зарубежного заказчика, направлениям происходило в условиях самоустранения государства от этой функции. А между тем зарубежные научные фонды и организации фактически взяли на себя финансирование гуманитарных исследований в сфере общественной науки. Но – по темам, которые представляют для него (заказчика) интерес. В той лексике, в той идеологической упаковке, которая приветствуется заказчиком. И если зарубежный заказчик готов оплачивать исторические исследования по власовской армии, а не по битве под Москвой – ведь это его, заказчика, право. И если заявки на грант не пройдут без идеологических реверансов – это тоже дело вкуса. Но беда в том, что этот расчетливо проявляемый спонсорский «вкус» привел к перекройке ментальной схемы многих небесталанных экономистов, политологов, социологов, конституционалистов, к превращению их из независимых ученых в грантоведов, смиренно ожидающих очередной проплаты. Смотрящих на политику своей страны через призму предписанных гарвардской профессурой теоретических схем и установок. Сама мысль о возможности переориентации на внутренние рынки приводит их в ужас и есть отчего: утратившие чувство реальности «переводчики с американского» сегодня едва ли станут пророками в своем отечестве.
И последнее, самое главное. Сегодня многочисленность НКО имеет в своей основе экономические корни. Вести бизнес через НКО выгодно: налоговые органы к ним не столь придирчивы, финансовая отчетность куда проще, а прибыль не нужно делить между учредителями и акционерами. Но если зарегистрированный, скажем в качестве некоммерческой организации, фонд поддержки беспризорных собак, на самом деле занят разведением породистых щенков, центр планирования семьи - закупками-продажами презервативов, а центр политического консультирования – лоббированием интересов нефтяной компании, по сути это такие же коммерческие структуры, цель которых не общественно полезные проекты, а собственная прибыль.
Возможно (хотя и не факт), что деятельность таких структур действительно приносит пользу ближнему. Но к институтам гражданского общества они имеют отношения не больше, чем книжный магазин, булочная или квасной киоск. Ведь их наличие или отсутствие связано не с развитостью или неразвитостью гражданского общества, а с конъюнктурой спроса и предложения на рынке продукции и услуг. Это бизнес, господа. А бизнес в любой стране подлежит государственному контролю. Мы ведь не видим угрозы предпринимательству в том, что палатку продавца шаурмы проверяет санитарный врач. А чистота и безопасность общества не менее важна чем безопасность ваших желудков.