Анри ВОЛОХОНСКИЙ: "В Россию, извините, не приеду"

На двух новых альбомах Леонида Федорова звучит голос Анри Волохонского - поэта, прозаика, философа, покинувшего Россию в начале 70-х и ныне живущего в немецком городе Тюбинген. Переводчик Катулла и Джойса, автор многочисленных поэтических сборников широкой публике известен как постоянный соавтор парижского жителя Алексея Хвостенко. Перед тем как альбомы "Горы и реки" и "Уэйк финнеганов" появились в широкой продаже, Анри ВОЛОХОНСКОМУ позвонил корреспондент "Известий" Алексей МУНИПОВ. - Как вы вообще познакомились с Федоровым? - "АукцЫон" играл в Мюнхене, году в 1992-м, а я зашел посмотреть. Вот примерно так. - Легко нашли общий язык? - Очень легко. У меня в общем-то нет такой проблемы. Я, знаете, не забыл еще русский. - А с русским роком вы до этого были знакомы? - Видите ли, в наше время слово "рок" значило немного другое. Рок - это был танец, в смысле рок-н-ролл. А что за "АукцЫон" такой, что они играют - этого я совершенно не представлял. Они, собственно, сначала ко мне домой заехали, а потом пригласили на концерт. Дай, думаю, схожу. Это ведь очень любопытно, правда? - И вам понравилось? - Вы знаете, трудно сказать. Совершенно ничего не было слышно (смеется). Шум-то был грандиозный, но акустика ужасная. А вид их мне очень понравился. И как Гаркуша танцует, и как они бьют в музыкальные инструменты, и своими шумящими штуками что-то такое делают. Услышал-то я их потом, с дисков. - К тому времени в России уже была жутко популярна песня "Рай" на ваши стихи - в исполнении БГ и под названием "Город золотой". Когда вы, кстати, об этом узнали? - Где-то в конце восьмидесятых у нас поставили советское телевидение, и вдруг смотрю - БГ поет мою песню. Что ж... Хорошо поет. Ну, текст немножко искажает, но это не беда. Бывает. Да ведь все песни существуют в более-менее искаженном виде. Возьмите, скажем, "Хасбулат удалой". Там ведь совсем другой текст, чем тот, который поется. В общем, я обрадовался даже. Это, знаете, придумывают всякие глупости, говорят про этого бедного БГ, что он, мол, не имел права... Почему? Конечно, имел. Так что все нормально. - Но он все-таки спел вместо "Над небом голубым" - "Под небом голубым". Замена довольно существенная. - Да он ведь не сам менял! Это же старая песня, она бытовала очень долго. Один спел, другой услышал, третий запомнил, а четвертый забыл. Вот БГ где-то там, между третьим и четвертым. Он еще, между прочим, очень хорошо все запомнил. - На вашу жизнь как-то повлияло то, что широкой публике вы известны прежде всего как автор текста к песне "Город золотой"? - Я? А что, я так известен, действительно? - Ну это-то уж точно все знают. - Да, правда? Ну... я думаю, что на самом деле большинство не знает. Я так скажу: мне очень приятно, что эту песню поют нищие в метро. Значит, ее уже никуда не деть. А как и с чьей помощью это произошло - совершенно несущественно. - Как вы решились стать не только автором, но и исполнителем - на новых альбомах Федорова звучит исключительно ваш голос? - Это все началось с шутки, вот в чем дело. Я песни-то сочиняю, но, конечно, не пою. Может, иногда под нос что-то пробормочу. И вот послал Лене одну такую песенку, "Леди Дай". Что-то там напел, наговорил... А он взял и прямо так поставил на диск. Меня, кстати, потом близкие люди очень ругали. - За что? - Плохо, говорят, поешь (смеется). Что ж... Я действительно плохо пою. Но с этими новыми альбомами, где мои тексты и Ленина музыка, все было сделано уже совершенно сознательно. Вообще-то хочу вам сказать, я до этого лично изготовил 27 дисков. - Двадцать семь?! - Ей-богу. Сам начитал и записал. Они, конечно, не очень известны. И не слишком широко распространяются. На них большая часть всего, что я когда-либо написал. Там я только читаю, без музыкального сопровождения. Правда, есть у меня инструмент, который издает одну-единственную ноту. Вьетнамский, кажется. Вот его я использую, а больше ничего. В общем, я передал как-то эти диски Лене, а он и говорит: "Хочешь, я музыку напишу?" Я согласился, а он взял и написал. - Я слышал небольшие отрывки: по-моему, очень здорово получилось. - А вы уже слышали? Я-то еще нет. И вам понравилось? Правда? Ну, замечательно. Наверняка вышло много лучше, чем то, что я делал: у меня оборудование-то кустарное. - Голос у вас совершенно магически звучит... - Да господь с вами, что вы, что вы! С чего бы это он вдруг стал магически звучать? Да нет, бросьте. Я думаю, это Леня там что-нибудь придумал... магическое. А я-то что... - Один из двух альбомов основан на вашем переводе "Поминок по Финнегану". Вы перевели 40 страниц из 628 и потратили, кажется, 5 лет. Будете продолжать? - Вот сейчас перевел еще полторы. Там, где... как мне вам объяснить... где две прачки на двух берегах реки стирают белье - и в прямом, и в переносном смысле - главного действующего лица. Они там стукаются лбами, ругаются, а река все течет, течет, и под конец одна превращается в камень, а другая - в куст вяза. Довольно длинный кусок. Но вся тонкость в том, что большая часть значащих слов в этом отрывке представляет собой названия рек. Я все никак не мог к нему подобраться, а потом меня вдруг осенило, и я достал словари гидронимов. Знаете, есть такие научные списочки: рек Германии, Прионежья, Приладожья, Австралии. Я их все взял и стал выбирать. Попались довольно смешные названия. Например, есть австралийская река, которая называется Корова. Конечно, к русской корове она никакого отношения не имеет, но читатель-то этого не знает! И на этом можно поиграть. Так что я потихоньку продолжаю и, кто его знает, может, еще где-нибудь кусочек найду. Но, конечно, полностью перевести такую вещь - ну, это надо жизнь положить. Да и то не хватит. Джойс-то был гениальный человек... - Что вас вообще побудило взяться за эту работу - это ведь едва ли не самая сложная для перевода книга из всех существующих? - Самая, конечно, самая. И вот это-то обстоятельство и побудило. Мне очень хотелось посмотреть, как это все у него там устроено. А почему ушло пять лет? Я ведь не то что пять лет сидел и переводил. Я посмотрю, а потом гулять пойду, а потом опять посмотрю. А через месяц строчку и допишу. Кстати, одним из резонов заняться Джойсом была моя работа на "Свободе". Там нужно было делать новости, а они ведь очень стандартными оборотами пишутся. В общем, я однажды почувствовал, что у меня в голове только эти обороты и остались. Думаю, надо их вышибить! Так и начал переводить. По-моему, смешно получается. - А вы не боялись армии исследователей Джойса, у которых наверняка найдется... - (Не дослушав вопроса.) Ой, да господи ты боже мой, вот уж... Исследователи Джойса! Им нужно свои статейки писать, так они там чего-нибудь и пишут. В том духе, что Джойс был классик и ничего этакого себе не позволял. Какая чушь, прости господи! Эти-то ребята... Пускай развлекаются. Они-то есть, конечно, да мне-то что? Что, они мне будут говорить, что я не то написал? Вот ведь... Я ж свободный человек, понимаете? - В Москву вы не собираетесь приехать - хотя бы в связи с выходом альбомов? - Нет. Нет-нет. Я уже стар для таких подвигов. Вы меня, кстати, очень удачно застали - я через два дня переезжаю в деревню. Буду жить на краю козьего пастбища. И смотреть, как козы ходят, вот так. А вы говорите - приехать. Ну хорошо, я приеду, и что? Буду стоять и улыбаться? Что я делать-то буду, я же с ума сойду от скуки! С Леней я пообщаюсь, а дальше? Ностальгии по России у меня нет - чего нет, того нет. Я же жил 12 лет в Израиле, у Тивериадского озера. Знаете такое? По которому Боженька ножками ходил. Ну вот, я его научно изучал. И там красота такая, что с ума сойти можно! С другой стороны, конечно, Петербург... Да нет, я помню все очень хорошо. А так, чтобы приехать - зачем? (После паузы, решительно.) Я вам скажу: ностальгию выдумала первая эмиграция. И почему? Потому что они реально оставили в России какие-то важные для себя вещи. А мы-то что? Мы ведь просто удирали от этой бессмыслицы... Нет, это, конечно, замечательно: концерты, диски. Вот книга у нас сейчас выходит: все наши песни, которые пел Хвост с 60-х по 90-е годы. Я этому очень рад. Но все же, простите, не приеду.