Дважды салон

В Петроверигском переулке, рядом с Маросейкой стоит двухэтажный дом (№ 4). Это не просто один из бесчисленных дореволюционных литературных салонов Москвы. Бери выше. Он - дважды литературный салон. В начале девятнадцатого века этот дом принадлежал И.П. Тургеневу, приятелю Н. Новикова и университетскому директору. В то время окружение особнячка было совсем другим. - Все Замоскворечье и Воробьевы горы видны, - восхищался сын владельца Александр. Хозяин дома был не только дружен с Новиковым, но и разделял его проевропейские свободолюбивые взгляды. Во всяком случае, когда князь Прозоровский допрашивал господина Тургенева по новиковскому делу, он сделал безапелляционный вывод: - Напоен совершенно такого же роду мнениями, как Новиков. Правда, судьба Тургенева была не столь трагичной. Его всего-навсего сослали в собственное симбирское имение, а после воцарения Павла I Иван Петрович снова начал жить в Москве. Неудивительно, что при подобной гражданской позиции дом в Петроверигском просто не мог не стать прогрессивным салоном. Здесь появлялись Карамзин, Жуковский и Херасков. А другой сын Тургенева стал декабристом и вошел в литературу. Пушкин посвятил ему стихи: Одну Россию в мире видя, Преследуя свой идеал, Хромой Тургенев им внимал И, плети рабства ненавидя, Предвидел в сей толпе дворян Освободителей крестьян. Впрочем, в то время дом уже принадлежал другим хозяевам. А в 1832 году его купил купец по части чая П.К. Боткин. Впрочем, тон этому жилищу задавал не сам чаеторговец, а его сын Василий, литератор. Один из современников писал: "Дом Боткиных принадлежал к самым образованным и интеллигентным купеческим домам в Москве. В нем сосредоточивались представители всех родов художеств, искусства и литературы, а по радушию и приветливости хозяев ему не было равных". Здесь появлялись Лев Толстой, Иван Тургенев, Белинский, Фет, Некрасов, Огарев. Герцен с восторгом вспоминал о проходивших тут в сороковые годы спорах западников со славянофилами: "Какие побоища и ратования возбудили они в Москве между Маросейкой и Моховой... Вообще Москва входила тогда в ту эпоху возбужденности умственных интересов, когда литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся вопросами жизни". А будучи за границей, автор "Былого и дум" предавался мечтаниям о покупке московской недвижимости: "Я помню, возле дома Боткина на Маросейке удивительные дома". Запросто заходил печальный Гоголь. Один из завсегдатаев боткинского дома А. Галахов вспоминал: "Краевский приехал на побывку в Москву и остановился у В.П. Боткина. Каждое утро я отправлялся к ним на чаепитие и веселую беседу. В один из таких визитов неожиданно является Гоголь, по возврате из чужих краев, - каких именно, тоже не помню... Гоголь на мой взгляд изменился: похудел, стал серьезнее, сдержаннее, не выказывая никаких причуд или капризов, как это им делалось нередко в других более знакомых домах. Боткин предложил где-нибудь сообща пообедать. Гоголь охотно согласился: "Чего же лучше, - прибавил он, - как не в гостинице "Яра", близ Петровского парка". Таким образом мы провели время вчетвером очень приятно". И вероятно, в соответствии с известным правилом: утром выпил - весь день свободен. Ведь просто для того чтоб супчику поесть, в "Яр" все-таки не ездили. Тот же Галахов очень даже благосклонно отзывался и о боткинских обедах: "В его обедах, которыми он угощал своих приятелей, выказывался образованный эпикуреизм: они сопровождались интересными беседами, так как знакомые его принадлежали к передовым талантам в литературе и науке". Но сравнения с цыганским хором "Яра" те беседы, вероятно, не выдерживали