Зрителям в который раз рассказали, что мир держится на противоположностях. Любовь и власть, мечта и дело, слабость и сила. Хотя спектакль обещал более сложные параллели. Роли соперниц сыграли Мария Аронова (императрица) и Анна Дубровская (Елизавета) - одни из самых интересных молодых московских актрис. Режиссер-постановщик Владимир Иванов пестует их с первого курса Щукинского училища и понимает индивидуальности этих актрис так, как никто другой. И за пьесу Леонида Зорина Иванов взялся ради своих талантливых учениц. Взялся уже во второй раз. Когда-то Аронова и Дубровская играли "Царскую охоту" на выпуске - по-студенчески азартно, непосредственно и бесшабашно. Теперь вернулись к пройденному, став более мастеровитыми.
Продумана и взвешена каждая интонация, каждый жест и поза. Но спектакль то и дело распадается на два живописных портрета из разных галерей. Непоколебимо уверенная в себе Екатерина Вторая нарисована сочными масляными мазками. Реализм Ароновой так дотошен, что нет-нет да и соскользнет в карикатуру. Тонкая и ломкая Елизавета набросана беглыми романтическими штрихами. Дубровская играет не обольстительную авантюристку, а нежное дитя, наивно верящее всему - и приметам, и гороскопам, и обманам возлюбленного. Белоснежные сильфидные одеяния, текучая пластика, трогательно срывающийся голос - такими бывают не претендентки на царский престол, а волшебные существа из грез.
По пьесе соперницы ненавидят друг друга, но ни в одной сцене так и не встречаются. Заочная ненависть подчеркивает обособленное существование - каждая сама по себе, и противостояние никак не оправдано. В игре Ароновой - наслаждение властью и виртуозное умение скрывать свои женские слабости. Слабости все же вырываются наружу, и в такие моменты актриса поднимается до вершин мастерства. Ревность, любовь и страсть вытесняют надменную рассудочность, на глаза, привыкшие к испытующим, сверлящим взглядам, наворачиваются слезы. Игра перевоплощений безгранична - самообладание возвращается к повелительнице, вновь сдавлен голос: то ли акцент, то ли говорок, то ли притворство. Опять готова и казнить, и миловать.
Вся сцена от пола до потолка затянута белым шелком - в таком пространстве персонажи выглядят экспонатами, выставленными в музейной витрине. В центре вращается изогнутая конструкция, превращаясь то в трон, то в корабль, то в мост (сценограф Иосиф Сумбаташвили). Мерной смене сцен способствуют и игрушечные марши дворцовых солдатиков. В костюмах под восемнадцатый век продуман каждый завиток узора (художники Максим Обрезков и Светлана Синицина). Театральной схоластике с ее правдоподобными перстеньками и сургучными печатями под стать историческая демагогия Зорина. Наверное, в начале 80-х сентенции о пользе сильной власти и о том, что "великой державе застой опаснее поражения", звучали сильно и остро. Потому и режиссер мог попросту раствориться в актерах, не заботясь об игре театральных метафор. Теперь - другие времена.
А что вы думаете об этом?