Абриль сходит с небес, чтоб спасти душу опустившегося боксера - подлого гада, слабака и домашнего тирана. В силу ряда сложносочиненных обстоятельств, пересказать которые довольно трудно, душа эта - совершенно никчемная, пропитая и забубенная - оказывается в роли той самой единственной акции, которая решает, у кого на самом деле контрольный пакет. Если боксер, умерев, попадет в ад, где ему по всем показателям самое место, - равновесие вещей нарушится и все в мире станет еще хуже, чем есть сейчас. Поскольку человека всю жизнь сильно били по голове, жить ему осталось немного. А чтоб он, не приведи господь за оставшиеся месяцы не раскаялся и не искупил ненароком прежних непотребств, преисподняя приставила к нему демона Пенелопу Крус под видом племянницы.
Ангел в воспитательных целях вступает с интимную связь с грешником, заручившись на это дело разрешением божественного начальства. Демон подбивает его вернуться на ринг. Обе подставляют друг другу ножки и ведут сомнительные дискуссии о доброте и мудрости господней. Крус к тому же испытывает к Абриль несколько нелогичные плотские чувства, природа которых разъяснится только к концу фильма, когда агенты конкурирующих структур мироздания уже поймут, что делить им в сущности нечего, и ограбят супермаркет в одинаковых резиновых масках английской королевы.
Дополнительное кощунство фильма заключается в том, что мироздание в нем устроено по принципу синематеки. Рай - это как бы старое европейское кино: с черно-белой акацией, маленькой Эйфелевой башней, паутиной по углам, чаем, кофе, другими колониальными товарами и упадническими разговорами по-французски. Среди всей этой надтреснутой черно-белой красоты ходит на высоких каблуках Фанни Ардан и грустно улыбается. Ад, как можно было догадаться, расположен где-то в Америке, снятой в духе Уолтера Хилла - в чудовищных синюшных цветах, с густым англоязычным матом, злыми доберманами и повсеместными кондиционерами, сводящими на нет весь эффект от пресловутой адской жары. То, что в результате два мира находят общий язык и совместными усилиями все устраивают наиболее приемлемым образом - возмутительно, под каким углом на это ни смотри: с точки зрения просвещенного европейца культурный диалог с Голливудом такая же богомерзкая вещь, как объединение ангелов с демонами для решения текущих задач. Помимо сугубо тактильного физического удовольствия, которое получаешь, глядя, например, на черно-белую Ардан или Абриль, поющую в призрачном райском кабаре перед муляжами восторженных зрителей, "Нет вестей от Бога" несет в себе и полезную составляющую. Фильм заставляет всерьез задуматься о том, как изменилась роль кощунства в общественной жизни. Испания в этом плане - наиболее наглядный пример: в пору тотальной набожности населения вся нецензурная лексика там произрастала из имени Девы Марии, а слово hostia (святое причастие) на протяжении пятисот с лишним лет выполняло функции междометия, скажем так, "блин". По мере же того как испанское общество становилось все менее религиозным, святотатственная брань выходила из употребления: лингвисты отмечают, что теперь только богобоязненные старички в глубинке, попав себе молотком по пальцу, по-прежнему говорят "Me cago en la Virgen Santisima" - страшные слова, за которые в более ответственные времена людям делали в языке дырку особенным раскаленным гвоздем. Если следовать этой логике, охальники вроде Агустина Диаса Янеса, изображающие бога в виде синей коробки, бабы с ноутбуком или певицы Морисетт в смешных подштанниках, и есть самые главные и истинные верующие.
А что вы думаете об этом?