Вредно быть негодяем

Стоило мне опубликовать что-нибудь новое, как в моей коммуналке раздавался звонок, и они поодиночке и дуэтом пели мне дифирамбы. А когда в "Новом мире" появился мой рассказ "Хочу быть честным", они и вовсе пришли в восторг и долго держали меня у телефона, изображая, как вырывали друг у друга журнал и читали взахлеб то, что я написал. "Какая проза!" - кричал он. "Какой язык!" - вторила она. "И мужество", - добавлял он. Рассказ мой тогда многим читателям понравился, а начальству - нет. Некий партийный вождь обвинил меня в том, что я дегероизирую (был такой термин!) замечательную советскую действительность и пытаюсь утвердить идеологически вредную мысль, что в нашей стране честным человеком быть трудно. Слова эти, понятно, были восприняты как руководящее указание с применением ко мне карательных санкций. В результате у меня не вышла в свет готовая к печати книга, не состоялось кино по моему сценарию на "Мосфильме" и вообще от всех ворот мне был поворот. Но в это же время Борис Львов-Анохин, главный режиссер Театра Станиславского, настойчиво "пробивал" мою же инсценировку злополучного рассказа, с чем обратился в управление культуры, где, между прочим, работал мой телефонный знакомый. В конце концов управление согласилось пьесу мою обсудить. Цель обсуждения была простая: зная мнение начальства, найти в пьесе как можно больше недостатков и отвергнуть ее. Что выступавшие и исполняли, прибегая к обычной в подобных случаях аргументации. Автор занял неправильную гражданскую позицию, видит в жизни мелкие недостатки и не замечает грандиозных успехов на нашем пути к коммунизму. Среди моих оппонентов я впервые увидел своего поклонника и воспрянул духом, надеясь, что хоть он скажет обо мне что-то хорошее. Но вот он открыл рот, и из него полилось такое, что и мой рот раскрылся от удивления. Он ругал меня больше всех. Пьеса слабая, образы тусклые, язык плохой, а идеи настолько враждебны советскому строю, что надо еще подумать, как мог вырасти в нашем обществе такой человек. При Сталине подобные "рецензии", бывало, заканчивались соображением, что таких авторов надо расстреливать как бешеных собак, и мой критик был близок к схожему выводу. При этом он волновался. У него дрожали руки, а правое колено прыгало, как от молотка невропатолога. Он попробовал прижать это колено руками, стало прыгать другое. Он краснел, бледнел, потел, глаза отводил, но речь свою довел до конца. Обсуждение пьесы закончилось, естественно, запрещением ее постановки. Расстроенный, я пошел к выходу и вдруг услышал за собой дробный топот. Мой бывший поклонник догнал меня, засеменил рядом и стал лепетать что-то жалкое. Что он человек семейный, подневольный, член КПСС и не мог поступить иначе. В ответ на что я ему посоветовал: "Если не можете быть подлецом, не будьте. Начальство вас в худшем случае уволит, а от таких переживаний вы просто умрете". Что с ним вскоре и случилось. Видно, подлецом быть не научился, а не быть им не осмелился. Жить не по совести вредно - это не просто ходячее мнение, а медицинский факт. В своем романе "Новое назначение" Александр Бек художественно исследовал историю болезни человека, много раз вступавшего в конфликт с собственной совестью, отчего в организме происходили "сшибки", доведшие его до болезни и гибели. А в журнале "Ньюсуик" я как-то прочел статью о научных изысканиях, доказавших неопровержимо, что люди подлые, злые и лживые в среднем живут меньше людей хороших. Своими поступками они могут добиться внешнего благополучия, но в их крови вырабатываются определенные токсины или антитела, вызывающие внутренние страдания, от которых нет спасения ни в церкви, ни в водке, и доводящие до смерти (если страдалец сам себя не убьет). Конечно, отдельные негодяи (например, Вячеслав Молотов или Лазарь Каганович), совершив много подлых поступков, дотянули до глубокой старости. Но, возможно, они были такие уроды, что совесть в них от рождения не ночевала. Поэтому она им не мешала. Но тем, у кого ее есть хоть капля, не стоит ею пренебрегать. Это может привести к фатальным последствиям с летальным исходом. А что Вы думаете об этом?