До свидания, девочки

Однажды, лет двадцать назад, друзья уговорили Коэна записаться к психоаналитику. Коэн встал пораньше, опохмелился, скушал транквилизатор и поехал. По дороге попал в пробку, в которой просидел несколько часов, размышляя о жизни. Когда наконец приехал на встречу, женщина-психолог (которую предупредили, что клиент - неврастеник, выпивает, к тому же бывшая знаменитость) дежурно попросила рассказать о своем восприятии мира. Коэн рассказал. Когда он договорил, психоаналитик судорожно сглотнула слюну и срывающимся голосом спросила: "Господи, и как вы с этим всем живете?" Коэн развел руками и смущенно улыбнулся. Его меланхолия всегда была изящна по форме и необычайно привлекательна с эстетической точки зрения: это делало ее столь заразительной. Внук главного монреальского талмудиста, сын владельца мануфактур, буржуйский ребенок в 16 лет прочел сборник Лорки и решил, что тоже будет писать стихи, чтоб его потом расстреляли: ведь если тебя расстреливают, значит, есть за что, значит, ты что-то правильное в жизни сделал. В двадцать пять он был гордостью канадской литературы, получал гранты от американских университетов и литературных фондов; в тридцать жил на скале посреди Средиземного моря и писал книжки. Со скалы по телефону напел бессмысленной, но тогда еще хорошенькой певице Джуди Коллинз 40 строк про девушку Сюзанну, ее идеальное тело и чай с апельсиновыми корками. Несколько недель спустя мимо коэновской скалы проплыл корабль с американскими туристами, которые распевали эту песню. Так была запущена цепь событий, логическое завершение которой случилось через год с небольшим, в 67-м в городе Нью-Порте на американском аналоге нашего Грушинского фестиваля. Коэн вышел с расстроенной гитарой, на середине песни забыл аккорды, сказал "извините, пожалуйста", поклонился и ушел со сцены. Тогда у Коэна еще не образовалось той хрипоты, от которой девчонки глупо улыбаются и делаются на все согласные. Тогда он звучал дурной помесью Боба Дилана с ранним Окуджавой, что не мешало ему быть секс-символом и кумиром интеллектуалок. Настоящий еврейский мачо, поэт, богач, дамский угодник, левые взгляды, костюм Armani, неприличности вперемешку с теологией, страдальческая складка в уголке рта. Говорили, что он уехал с Кубы за день до высадки десанта в Заливе Свиней, что когда в 74-м солдаты красного полковника Менгисту Мариама брали дворец эфиопского короля Хайле Селассие I, он сидел неподалеку в гостиничном баре, выпивал и дописывал на коленке стихотворение про Дженис Джоплин, которая умерла четырьмя годами раньше и с которой у него что-то было. В конце семидесятых Коэна свели с общепризнанным гением звука Филом Спектором, который взялся сделать из него актуального музыканта. У обоих тогда был переходный период, оба пили не просыхая, каждый втайне хотел убить другого. Шансы при этом были неравные: Спектор держал в студии небольшой склад оружия и единственный комплект ключей от бронированной входной двери был у него. Как-то раз он вышел на минутку, а вернулся с початой бутылкой кошерного вина "Манишевиц" в одной руке и полицейским револьвером 45-го калибра в другой. Обнял Коэна, приставил ему ко лбу пистолет и со словами "Лени, старый хрен, знал бы ты, как я тебя, негодяя, люблю" взвел курок. "Очень надеюсь, что действительно любишь, Фил", - ответил Коэн, у которого в тот момент перед глазами промелькнуло все, чему положено мелькать в подобных случаях. Спектор тогда так и не выстрелил, однако пару дней спустя, после очередного спора о том, как лучше сводить вокал, вооруженная охрана на входе получила указание в случае появления Коэна открывать огонь на поражение. Альбом доделали без участия автора, и после того как он поступил в продажу, Columbia Records, с которой у Коэна был пожизненный контракт, отказалась финансировать и выпускать его следующую пластинку. Больше Коэн в актуальную музыку не играл: и если прислушаться к тому, что творится позади вокала на его лучших дисках, слышишь дикую смесь какого-то приблатненного диско и встроенного аккомпанемента клавиш Yamaha PSR-620. Когда в позапрошлом году Коэн вернулся из монастыря и занялся новым альбомом, Марк Нопфлер предложил себя в качестве сессионного гитариста. Однако в процессе выяснилось, что играть Нопфлеру нечего: вся пластинка - чистый воздух, синее небо, ни одного облачка. Аналогичная внятная прозрачность, вполне естественная для человека, пять лет ходившего в вязаной шапочке, подметавшего монастырский дворик от снега, учившего сутры, носившего прозвище Джикан (Молчаливый), наблюдается и в коэновских мыслях. Девчонки, конечно, очень обижаются. Девчонкам надо, чтоб из-за них сохли и шли на смерть восемь дней в неделю, и как в кино "Крадущийся тигр, затаившийся дракон" без колебаний жертвовали спасением души ради возможности лишний раз сказать им лестное. Извините, девчонки. На смерть сэнсэй уже сходил, а что до спасения души - тут у него явно другие приоритеты. Леонард Коэн. "Ten New Songs" Почти десять лет прошло с тех пор, как Леонард Коэн записал пластинку под названием "The Future" - "Будущее". Волновался, пророчествовал, обещал всем погибель, а спасение - в любви. После умолк и ушел жить на горе. "Я где-то читал, что некоторые мозговые клетки, отвечающие за тревогу, отмирают с возрастом", - заявил Коэн, спустившись с горы почти через десять лет. Видимо, так все и было. Теперь он безмятежно улыбается и угощает молоденьких журналисток шоколадками. Рассказывает им, что депрессия, преследовавшая его почти всю сознательную жизнь, прошла. Только нам не этого надо. Мы уже привыкли, что Коэн берет манхэттены и берлины. Что у него боль и безответная любовь, и война, и танцы до конца любви - голышом и без свидетелей, и вкус обнаженного тела. Вместо этого сонно тикают "Десять новых песен", написанные в зале для медитации. Внешне ничего не изменилось. Те же медленные полуспетые-полурассказанные песни, и негритянка Шэрон Робинсон, сошедшая с той же горы, подхватывает хриплый голос старого друга. А у друга сердце отболело. Он говорит с нами как добрый папа и девчонкам интим не предлагает. Он прощается - с любовью, за которую раньше готов был бороться. "Хочешь, ради тебя я стану боксером и выйду на ринг?" - говорил. Теперь не выйдет. Он думал, что нет лекарства от любви. А однажды сам увидел, как любовь уходит в открытую дверь. И все его песни теперь об этом. Юля ВЫДОЛОБ Справка "Известий" Коэны в иудейской традиции Как известно, весь еврейский народ делился на коэнов, левитов и исраэль. Коэны - первосвященники, левиты - работники Храма, исраэль - все остальные. Коэны - наиболее привилегированная и уважаемая каста, они считаются потомками первосвященника Аарона, брата Моисея. Коэнов и левитов народ кормил, и до сих пор сохранилась традиция: если родится мальчик, выкупать ребенка у коэна. После разрушения Второго Храма (33 г.) коэны и левиты рассеялись по миру. Как правило, коэны носят фамилию Коэн, но иногда в результате исторической путаницы коэнами бывают люди и с другими фамилиями. Из-за их уважаемости среди коэнов достаточно много самозванцев: каждый рад назвать себя коэном. Отличить настоящих коэнов от ненастоящих можно будет лишь после Второго пришествия. Впрочем, считается, что у настоящих коэнов, точно так же, как у настоящих джедаев, в крови присутствуют особые химические элементы, потому, возможно, в скором времени ученые научатся идентифицировать коэнов по крови. Коэнам нельзя жениться на разведенных, нельзя прикасаться к мертвому телу, нельзя заходить на кладбище - иначе они осквернятся и им придется проходить очень сложный многоступенчатый ритуал очищения. Мур СОБОЛЕВА