ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЛО ПЕТРОВИЧА

Акунин сознательно и добровольно выбрал себе амплуа литературного негодяя, потрошителя изящной словесности, опасного маньяка и декоратора земли русской, лукавого акунина, сидящего в своей скрытой крепости с лэптопом на коленках и делающего недоброе. В таковом злодейском качестве ему можно было почти все: тягать сюжетные конструкции у А. Кристи и П. Акройда и населять их персонажами со святыми для нескольких поколений читающей публики именами-отчествами; убивать кувалдой малых щенят и славных ручных ужиков, купленных за 8 коп. на рынке; лишать невинности великих княжон и взрывать юных барышень динамитом. Акунину нельзя было лишь одного: проявлять слабость. Негодяю положено быть ловким, изящным, неуязвимым и удачливым, и в ту минуту, когда он оступается, бутафорская борода едет набок, а во взгляде обнаруживается растерянность, читающая публика тотчас вспоминает о моральных принципах, светлом долге русского литератора и презренной низости коммерческой литературы. Акунин не то чтобы оступился, скорее замешкался, но все равно получит по полной. И не потому вовсе, что две новые книжки про Фандорина - плохие. Книжки хорошие. "Любовница смерти" - это давно обещанный декадентский детектив, который Акунин написал, забраковал, переделал и которым даже в окончательном варианте остался недоволен. "Любовник Смерти" - бонус, детектив о сиротке-мизерабле диккенсовского толка, дописанный не столько в довесок, сколько в противовес "Любовнице". Как и в случае с "Последним из Романов", оба названия набраны прописными, чтоб читатель лишний раз обманулся и помучался, разбираясь, в котором случае смерть это смерть, а в котором - некая особа, по ряду причин носящая такое неприятное имя. Действия обоих романов случаются параллельно, и персонажи из первого регулярно отражаются в витринах второго и наоборот. Фандорин в обоих романах появляется по частям, как Годзилла: в четвертой главе - плечо и седой висок, потом, еще через полсотни страниц, - вид анфас и несколько реплик, а центральным персонажем он становится, что твой Ганнибал, лишь на исходе второй трети книжки. Автор отобрал у него фамилию (а в "Любовнице" и имя-отчество тоже), а любимый "герсталь" заставил уронить в бездонный колодец. Если так пойдет дальше, то в следующей книге наш герой сбреет усы, закрасит седину, излечится от заикания по методу К-к-кротова, а передвигаться будет исключительно на инвалидном кресле. Впрочем, не в усах дело и не в пистолете. Усы отрастут, "герсталь" новый в Брюсселе закажем. Главная беда в том, что Эрасту Петровичу на сей раз не удается расплести детективную интригу, с которой совладал бы даже среднего ума литературный критик. Поражения у Э.П. случались и прежде, но никогда еще виной им не были его собственное тугодумие и возмутительная, непростительная доверчивость. Собственно говоря, бонус про сиротку явно писан с единственной целью - объяснить, отчего дивный гений сыска так позорно завалил дело о клубе самоубийц, порученное ему в главном романе. К тому же Фандорину нельзя в Москву. И не потому нельзя, что злопамятный содомит великий князь Симеон Александрович в тюрьму посадит за обиды, нанесенные в двух предыдущих романах. Просто нет больше акунинской Москвы, тесной, уютной, сдобной, где генерал-губернатор - душа-человек и крепкий хозяйственник, а германские шпионы, старорежимные киллеры и маньяки-потрошители - элементы дизайна, не более. Акунин сам ее в "Статском советнике" разгромил, отдал на растерзание бомбистам и ажан-провокаторам, а в "Коронации" добил окончательно. Нет Москвы, и нечего там делать, Эраст Петрович, голубчик, в Питер езжайте, в Чикаго, в Йокогаму, в Заволжск, наконец, к сестре Пелагии, варенье яблочное кушать. В следующем романе Фандорин опять станет главным Борис Акунин: "Все романы фандоринского цикла делятся на два типа: те, в которых Фандорин находится в центре повествования (например, "Азазель" или "Смерть Ахиллеса"), и те, в которых мы видим Э.П. глазами других персонажей. Таким образом, разнообразие ограничено. В "Любовниках" Эраст Петрович на периферии; в следующем романе будет в центре".