БИТВА С ДУРАКАМИ

А значит, всей этой скотобазе следует аплодировать, умиляться пускаемым слюням и собственной веротерпимости. Кто ж в здравом уме пойдет против Бога, любви, нудизма, пацифизма, верлибра, вегетарианства, равенства, рок-н-ролла и прочих детских болезней левоинтеллектуальной Европы? Кто посмеет вякнуть на людей, которые не едят живого, отрицают материализм, презирают обывательство, потребительство, телевизор и кока-колу, ходят раскрепощенно без штанов, трахаются по сиюминутной надобности без оглядки на лицемерные оковы брака, детей воспитывают общинно, а работают раз в год по велению сердца? Кто добровольно примет на себя клеймо поганого филистерствующего фашиста? Нашелся, слава господу, один такой. В России у него проблем и без того полон рот, потому что зовут его Лукас Мудиссон, а потешаться над этой фамилией остроумная российская пресса будет еще лет двадцать. Вот этот самый фашистский Мудиссон и всыпал горячих всей лево-марксистско-нудистской догме в кавычках и без, всем сразу "Идиотам", "Целителям Адамсам", фарс фон триллерам и годаровским "Китаянкам". Показал свинство свинством, а не прогрессивной пощечиной стяжательскому социуму. Он сам всю жизнь тяготел к равенству-братству и знает кухню изнутри. В его картине дружной шведскою семьей живут бородатые и волосатые жрецы оргазма и коммунизма. На стенах у них висят бородатые и волосатые основоположники от Маркса до Че Гевары, включая Хосе Марти. В полный восторг всю пацифистскую братию приводит смерть генералиссимуса Франко, а в лютый гнев - милитаристские игрушки. В целях свободы самовыражения они врубают заполночь прогрессивный и очень тяжелый рок, по утрам заводят диспут о прибавочной стоимости и пытаются убедить новеньких в их скрытой гомосексуальности, которой следует гордиться и выставлять напоказ. Старшего ребенка в доме зовут Тет в честь знаменитого новогоднего наступления вьетнамских коммунистов-68, он ходит в девчачьих сандалиях во имя равноправия и втайне мечтает о хот-доге, жвачке и игре в Пиночета. У колонии есть выкопанный на свалке рыдван символической марки "фольксваген", что значит "народный автомобиль", а памятные с детства имена Лассе, Боссе, Лиззи и Анни только усугубляют сходство с выросшими, но не поумневшими героями Астрид Линдгрен. Хмурая девочка, приведенная в дом забунтовавшей мамой, шепчет соседу, что здешние взрослые похожи на детей из Бюллербю, играющих в наоборот. Будем говорить "Фу, как светит солнце" и "Как здорово, что идет дождь". Будем одеваться в некрасивое, есть невкусное и слушать вскую хрень вместо любимой "АББЫ". А чтоб отличаться от этих примитивных гетеросексуальных телок, станем лесбиянками. "Политическими лесбиянками", - уточняет наблюдательный и бессердечный ребенок. Пилюля пришла откуда следует. Для Швеции с ее культом семьи, большого стола, окошек в измороси, обувки в сенях, семьи как мерила бытия и лейтмотива обоих главных шведских авторов, Линдгрен и Бергмана, вполне естественно суховатое отношение к аномальным промискуитетным колхозам. Нация, подарившая человечеству книжку "Папа, мама, восемь детей и грузовик", не способна приязненно относиться к свободной любви, праздникам непослушания и культу бесстыжих бомбистов, отрицающих Рождество (кстати, Пеппи Длинныйчулок эти политические олигофрены тоже отрицают - потому что она капиталистка, единоличница, живет на бабушкино наследство и раскулачка по ней плачет). "Турраки", - скажет швед, пыхнув трубочкой, низводя самопальных идиотов на низшую ступень социальной неадекватности. Однако просто издевка была бы безусловно однобокой. От того, что левая ортодоксия криклива и дурна, буржуазное мракобесие, семейное насилие, Вьетнам и Пиночет не становятся привлекательней. Толстые вешатели ничем не лучше инфантильных ничевоков. Черные отбивки-затемнения в картине то и дело краснеют: антагонистические цвета провоцируют друг друга, будучи равно чужды цветному миру. В финале ограниченная буржуазная мораль и рассупоненная левая радикальщина сходятся на стрелке для великого мира. Домашний тиран бросает пить и покупает бабе цветы. Баба с расстроенным вздохом признает, что она все-таки не лесбиянка. Дети получают гамбургер и автомат-трещотку, а на проигрывателе заводится "АББА" вместо водобачковых инструментов. Только кока-кола по-прежнему остается в опале: должно же быть хоть что-то святое в мире. Паршивые коммуняки и гадские фашисты, порвав с ортодоксальными заблуждениями, обнимаются с женами, соседями, полицейскими и бегут вместе играть в футбол по первому снегу. Сообща превозмогая главную национальную боль, о которой поет за кадром реабилитированная "АББА", - гонимое шведское одиночество. Обусловленное национальным менталитетом, сухостью, черствостью и немногословием. Приводящее к целому букету душевных болезней и мировому лидерству по числу самоубийств. Понуждающее замкнутых девочек в круглых очках выдумывать себе подружек, а благополучных с виду малышей - лучшего в мире Карлсона, который живет на крыше. Кстати, в буклетной аннотации об этом сказано: "Режиссеру близка тема солидарности, но он чужд пустого теоретизирования и отрыва от реальности". Идиоты.