Великое собрание Сергея Щукина вернулось в Москву. Правда, только на три месяца — благодаря выставке «Щукин. Биография коллекции», ставшей плодом сотрудничества ГМИИ им. А.С. Пушкина и Эрмитажа. Но даже временная встреча шедевров спустя 71 год после раздела коллекции между двумя столицами — событие: это новый взгляд на хрестоматийные образы, знакомые с детства. А еще — драматичный рассказ о человеке, купеческое чутье которого определило будущее искусства, но не помогло избежать трагедий в собственной семье.
Под грандиозную экспозицию (более 450 произведений!) отдан почти весь второй этаж основного здания ГМИИ. И пространство это заполнено неравномерно: колоннады вдоль лестницы пустые, зато в небольшом зале античных слепков — десятки предметов, собранные Петром Щукиным, братом Сергея. Здесь не только картины — например, «Обнаженная» Ренуара, но и ткани, холодное оружие, изделия из дерева…
Интересно, что и скульптуры из постоянной экспозиции тоже остались на своих местах, и это выглядит символично: новая выставка — не только отражение биографии Щукиных, но и экскурс в историю музея на Волхонке, который сначала был хранилищем слепков и носил имя императора Александра III, а затем стал пристанищем национализированных купеческих собраний живописи.
В следующих нескольких залах отдана дань еще двум братьям — Дмитрию и Ивану. И здесь кураторы экспозиции позволили себе почти театральный прием. После нейтрально решенного пространства Дмитрия (где, в частности, можно увидеть «Плоды ревности» Лукаса Кранаха-старшего) зритель попадает в занавешенную черными тканями комнату Ивана. Это дизайнерское решение — намек на трагическую судьбу собирателя, разорившегося и покончившего с собой, — доминирует над собственно живописью, даром что в числе картин — «Кающаяся Мария Магдалина» Эль Греко и «Сирень на солнце» Клода Моне.
Но тем сильнее контраст со следующей, самой яркой главой повествования, связанной с появлением главного героя: Сергея Щукина. Выйдя из мрачного «склепа» в светлое просторное помещение, где разместилась столь же светлая по сути живопись импрессионистов, воспринимаешь это как глоток свежего воздуха. Видимо, именно такого эффекта добивались организаторы, пытаясь на эмоциональном уровне передать современному пресыщенному зрителю волнующее ощущение новизны, которое испытывал каждый гость особняка собирателя (двери его были открыты для посетителей и в первую очередь — для русских художников).
Вдобавок чувство радости усилено встречей со «старыми знакомыми». Здесь «Завтрак на траве» и виды Руанского собора кисти Моне, «Танцовщицы» Дега и «Сосна в Сен-Тропе» Поля Синьяка... Вещи не просто известные — знаковые, культовые. И вроде бы ну чем здесь удивить? Почти всё это было и будет в постоянных экспозициях ГМИИ и Эрмитажа. Но в такой концентрации и с такой логикой — не музейной, но коллекционерской, свидетельствующей об эволюции вкуса,— этого великолепия не видел никто.
Впрочем, ГМИИ не стал имитировать плотную «шпалерную» развеску, известную нам по фотографиям особняка Щукина в Большом Знаменском переулке. Наоборот, дал картинам воздух. Отдельные залы выделены для произведений Сезанна (хотя в коллекции их всего восемь), Гогена, Матисса. У Пикассо — целых два зала (в первом — голубой и розовый периоды, во втором — кубизм). Наконец, весь Белый зал, с которого обычно начинаются все важные временные выставки Пушкинского музея, отдан под единственное полотно — эрмитажный «Танец» Матисса. Кажется, такое случилось впервые за много лет. Даже роскошный Рембрандт там гостил не в одиночку.
В этом неординарном решении можно усмотреть аллюзию на положение скандальной картины в особняке Щукина — наверху парадной лестницы. А можно — реверанс в адрес Эрмитажа и напоминание об исключительности события (по словам главы Эрмитажа Михаила Пиотровского, это последняя гастроль «Танца», больше картина не будет покидать Дворцовую площадь). Но после осмотра выставки напрашивается и еще одна трактовка: изображенный хоровод — метафора того круга, который делает сам зритель, начиная путь по второму этажу музея от «Танца» и к «Танцу» же приходя.
И пусть на этом пути звучат трагические нотки — из четырех братьев более-менее благополучно судьба сложилась только у одного, меньше всего интересовавшегося живописью, — Петра Щукина, на долю остальных выпало много горя: Сергей потерял сына и жену, Дмитрий — умер в нищете... Даже имена их были на долгие годы забыты широкой публикой. Теперь же всё возвращается на круги своя: посетители могут оценить коллекции во всем их своеобразии, а матиссовский хоровод снова кружится над московской лестницей и вовлекает в вечный водоворот искусства изумленных зрителей.