О современной русской литературе наше общество, а вернее, ничтожно малая его часть, вспоминает изредка — на старте и финише премиальных сезонов, да в конце года, когда принято подводить итоги. В декабре появилось несколько так называемых списков. В одних лучшие книги по мнению тех или иных литобозревателей, в других — худшие. Списки эти довольно активно просматриваются теми, кто все-таки продолжает интересоваться литературой, комментируются.
Особенной популярностью пользуются списки «худшего чтения». Написаны они ярче и сочнее — специализироваться на отрицательной оценке книг куда легче, чем искать хорошее и, главное, иметь дар заразить книгой читателя. Один из немногих, у кого это получалось, Лев Данилкин, ушел в иные сферы литературы. Печально. Данилкин, человек явно со вкусом и слухом, был настоящим мастером рецензии. Его часто упрекали, что он «всё хвалит», но наверняка он просто не отзывался о тех прочитанных книгах, которые ему не понравились. Писал о том, что, по его мнению, стоит читать, попросту необходимо. Писал умно, заразительно, увлеченно — хотелось побежать в магазин и купить рекомендуемую книгу.
Другие же, идущие по этой трудной дороге, — увлечь читателя книгой — зачастую отделываются аннотациями, синопсисами, которые интересны в основном автору самой книги, тешат его самолюбие: «Заметили!». Всё громче и настойчивее звучат голоса: писатели измельчали, читать нечего. В прошлый раз такие разговоры велись в конце 1990-х — самом начале 2000-х. Но потом появилась целая, не побоюсь этого высокопарного слова, плеяда молодых писателей, а главное — у них нашлись свои критики. Одни порой чрезмерно расхваливали, другие ругали. Но дискуссия велась всерьез — большими аналитическими статьями, в которых критики, в основном люди тоже молодые, касались не только собственно литературы, но и общественной жизни, политики, религии, экономики.
Читатель заинтересовался, тиражи книг допечатывались, многие авторы стали действительно известными, популярными. Слово «популярность» у нас почему-то имеет отрицательную окраску, но стоит вспомнить первоначальное значение его — «принадлежащее людям». Непопулярного писателя, по сути, и нет в природе — он, значит, никому не нужен. Но чтобы о писателе и его книгах узнали, нужно о них рассказывать этим самым людям. Рассказывать интересно, увлеченно, но при этом обстоятельно. Тогда хоть кто-нибудь услышит и обратит внимание.
Сегодня критики у нас, к сожалению, практически нет. Коротенькие заметки, скучные рецензии живут день-другой. Шумок вокруг одной, двух книг в год тоже почти бесполезен: появление огонька в кромешной тьме, каким является, с огромной натяжкой, карликовый бестселлер по сравнению с мертвым грузом лежащими в магазинах книгами, ничего не дает самой литературе, ее движению. Книги Толстого или, скажем, Достоевского, открыли бы считаные единицы, не будь рядом книг Гончарова, Тургенева, Лескова, Писемского, Салтыкова-Щедрина, Гаршина, о которых критики жарко и громко спорили.
Сейчас не спорят. Выйдет книга известного автора, на нее гарантировано отзовутся 5–7 литжурналистов. Новому имени приходится только мечтать, чтобы о нем упомянули. Исключения есть, но это именно исключения — почти чудо. На что читатель еще как-то обращает внимание, так это на рецензии откровенно поносные, или на списки книг, которые характеризуются коротко и хлестко: «просто чудовищно», «нечитабельно», «претенциозная графомания», «просто срамота, а не книга».
Такое внимание сродни любопытству, какое тянет в Кунсткамеру — поглядеть на заспиртованных уродов. Главным признаком уродства выступают различные стилистические ляпы, смысловые нестыковки, нелепости, неграмотно составленные предложения. Авторы смакуют их, упиваются. Идея произведения, сюжет, интонация чаще всего остаются вне поля зрения.
Поиск так называемых блох дело, в общем-то, полезное, но не оно является смыслом критики. Этих самых «блох» полным-полно у Гоголя, Достоевского, Толстого. Нам в школе объясняли, что в то время такой язык был нормой, но при изучении современной им критики становится очевидно, что за «блох» ругали и тогда. Тех, кто на этом специализировался, унесла Лета, остались же статьи Белинского, Писарева, Константина Аксакова, Анненкова, Аполлона Григорьева, которые копали глубже и шире.
Один из современных специалистов по раздаче «черных меток» современной русской прозе учредил целую премию. Премия наверняка виртуальная — статуэтки специалист вряд ли изготовил. В номинации «Читатель года» премию он присудил «российской публике». «Той самой, — уточняет учредитель, — что способна глотать всю перечисленную хрень даже без намека на тошноту. Других писателей нет, потому что нет других читателей».
Хозяин, как известно, барин, но хочется заметить, что «публики» у русской литературы почти уже не осталось. Без настоящей критики нет и читателя. Он скорее будет по десять раз перечитывать биографии знаменитостей или зарубежную прозу, которую снова нам «настоятельно рекомендуют». А об отечественной… Благодаря спискам с хлесткими характеристиками и поносным рецензиям читатель давно от нее отшатнулся. Так, иногда покосится в ее сторону, наткнется на выкрики «нечитабельно», «срамота», понимающе кивнет и отвернется.
Автор — писатель, литературовед, лауреат премии «Большая книга»
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
