Минус сто пятьдесят по Фаренгейту

В наш прокат вышел второй, после <A style="COLOR: blue" target="_blank" href="http://iz.ru/culture/article104430">"Трои", </A>грандиозный блокбастер этого сезона - "Послезавтра" голливудского немца Роланда Эммериха, автора "Годзиллы" и "Дня независимости". Потешные антиутопии Эммериха обладают почти мистическим свойством вступать в собственные отношения с реальностью. Некоторых москвичей, посетивших летом 1998 года премьерные показы "Годзиллы", по выходе из кинотеатра чуть не хватил кондратий: за время сеанса по городу успел пронестись знаменитый ураган, оставивший разрушения не меньшие, чем гигантская радиоактивная ящерица. 11 сентября 2001 года Эммерих принимал телефонные звонки от знакомых, которые наблюдали по телевизору падающие башни и повторяли в суеверном ужасе: "Это все твой "День независимости"!" Экологический блокбастер "Послезавтра", который южногерманский Спилберг из Баден-Вюртемберга, всю жизнь голосующий за партию "зеленых", не без труда отстоял в полемике с консервативным владельцем Fox Рупертом Мэрдоком, заставляет с повышенным вниманием относиться к перспективным прогнозам погоды. Кто его знает, не сбудутся ли послезавтра мрачные пророчества Эммериха? Как полагается в фильмах подобного жанра, сразу в нескольких точках земли начинаются непонятные климатические явления: в Индии идет снег, в Нью-Йорке - затяжной ливень, в Арктике из-за парникового эффекта подтаивают льды, а датчики фиксируют похолодание в районе Гольфстрима. Немедленно находится климатолог (Дэннис Куйэд), который на основе компьютерной модели предсказывает грядущий ледниковый период. Ему, как любой архетипической Кассандре, никто, разумеется, не верит, особенно вице-президент Беккер, который упорно не желает слышать об эвакуации американского населения в сравнительно теплую Мексику: это, дескать, нарушит геополитический баланс. Между тем экологическая катастрофа наступает по всем фронтам. Три торнадо сносят Лос-Анджелес, стена ледяной воды проглатывает статую Свободы и накрывает Нью-Йорк - описать словами это невозможно, это надо видеть. В тот момент, когда разлетается в щепки надпись "Голливуд", на глаза наворачиваются слезы. Потом начинается стремительное похолодание. В горах Шотландии падают три вертолета, и пилот, приоткрывший дверь кабины, у нас на глазах за несколько секунд замерзает заживо, как замерзли в свое время мамонты, не успевшие перед смертью дожевать пучок травы. Все, что находится севернее Техаса, мгновенно превращается в лед. Второстепенных персонажей Эммерих вымораживает с чудовищной жестокостью. Персонаж главный, отважный климатолог, напротив, выживает и отправляется из Вашингтона в Нью-Йорк за своим сыном (Джек Гилленхол), который засел в Публичной библиотеке с горсткой случайных товарищей. В свое время папа не уделял внимания мальчику, все время был в командировках, но под воздействием большой беды раскаялся и надел снегоступы. Картина Эммериха вообще под завязку набита политическими и моральными месседжами - их с легкостью прощаешь и перевариваешь: во-первых, совершенно очевидно, что их продиктовало отнюдь не режиссерское ханжество, во-вторых, "Послезавтра" действительно лучший фильм-катастрофа за последние годы. Жанр этот, казалось бы, окончательно похороненный в конце девяностых, возвращается обновленным и как будто повзрослевшим. После 11 сентября не раз говорилось о том, что Голливуд вообще и Эммерих в частности "сглазили" человечество - слишком сильно телевизионные трансляции стали смахивать на плоды режиссерских фантазий. Теперь можно говорить о том, что Эммерих выстрадал свое "Послезавтра". Нет больше пророчества, а есть констатация факта: политики заботятся только о своем шкурном интересе (и когда не слушают доклады ученых, и когда не читают рапорты ФБР о возможных терактах), журналисты пытаются повыгоднее продать конец света, а безмозглые зеваки фотографируют на память торнадо, которое через пять минут не оставит и следа ни от зевак, ни от фотоаппаратов, ни от памяти о них. Все, что было накоплено западной цивилизацией, мгновенно падает в цене - честолюбивая школьница понимает, что никогда уже не поступит в Гарвард, страны третьего мира внезапно превращаются в единственно возможную ойкумену просто потому, что там теплее, а вопрос о том, можно ли для сугреву сжигать гутенбергову Библию и первое издание Ницше, выпустившего на волю бациллу сверхчеловечества, так и остается открытым. Подобные вопросы послезавтра каждый будет решать для себя сам.