По Франции в минувшее воскресенье прокатилась еще одна волна политического землетрясения: крайне правое «Национальное объединение» (НО), выиграв европейскую кампанию в июне, сумело развить успех, получив порядка 33% в первом туре досрочных выборов в нижнюю палату парламента. Несмотря на мажоритарную избирательную систему, раньше никогда не шедшую на пользу партии Марин Ле Пен, именно эта сила, весьма вероятно, получит крупнейшую фракцию, оставив позади и левый блок, и тем более центристов — сторонников президента Эммануэля Макрона.
Сейчас остается открытым вопрос, будет ли ее большинство относительным или абсолютным, что определится раскладом сил в каждом из 577 избирательных округов. Представители уступивших партий, включая самого главу государства, наперебой стали призывать к тактике «санитарного кордона» — проголосовать во втором туре за любого другого кандидата, лишь бы поставить барьер лидерам. Однако сама ситуация, когда правопопулисты сделали настолько мощный скачок (еще в 2017 году при всей личной популярности Ле Пен у них не набиралось и десятка депутатов), стала для Пятой республики беспрецедентной.
Стоит признать, что путь к такому исходу невольно проложил сам Макрон, притом как своей политикой за семь лет у власти, так и действиями за последние недели. С одной стороны, вследствие ряда спорных реформ (пенсионной, миграционной, трудовой) во французском обществе накопился существенный протестный потенциал. По-прежнему вызывают раздражение такие нерешенные проблемы, как слабый рост доходов населения, высокая преступность и неэффективная борьба с нелегальной иммиграцией, усугубление социальных и межрегиональных диспропорций, громоздкость госаппарата, систем образования и здравоохранения.
Перемены, предлагавшиеся правящей командой, нередко оказывались чрезмерно либеральными, что для уязвимых слоев населения, привыкших жить в условиях щедрого государственного обеспечения, было чрезвычайно болезненно. Но именно социально-экономические сюжеты, защиту «маленького человека» на контрасте с «президентом богатых» крайне правые как раз и поставили в последние годы в центр своей программы, заодно избавившись от наиболее резких идей, будь то выход из Евросоюза или возвращение к франку. Сохранились и традиционные козыри партии, прежде всего — упор на борьбу с джихадистской угрозой и уличной преступностью, защиту национального суверенитета и идентичности, прагматизм во внешней политике.
С другой стороны, приняв решение о роспуске Национального собрания сразу после выборов в Европарламент, президент Макрон переоценил собственные возможности. Вместо того чтобы отмахнуться от тех результатов как не имеющих последствий для политики на национальном уровне (по примеру Олафа Шольца в ФРГ), он предпочел сделать ответный ход и сбить популистскую волну. На протяжении июня Макрон несколько раз давал понять, что прежнему созыву парламента всё равно оставалось работать недолго: его собственная партия «Возрождение» уже два года как не имела абсолютного большинства, а осенью прослеживалась угроза вотума недоверия кабинету Габриэля Атталя, всецело лояльного президенту, при обсуждении бюджета на 2025 год.
Отсюда Елисейский дворец попробовал сыграть на опережение в расчете на эффект неожиданности и, самое главное, на то, что электорат придет на участки гораздо охотнее, чтобы теперь, когда ставки действительно высоки, проголосовать не сердцем, а умом. Рекордно короткая избирательная кампания строилась на максимальном нагнетании обстановки и очернении крайне правых, которых власти обвиняли во всех смертных грехах, от намерения радикально повысить налоги до перспективы развязывания гражданской войны. Явно не без согласования с президентской администрацией в столичных газетах сплошь и рядом стали появляться однотипные коллективные статьи, открытые письма за авторством дипломатов, бывших министров, деятелей культуры, просивших не допустить прихода к власти НО. Основной расчет власти делали на умеренный электорат, пытаясь забрать его у социалистов и экологистов слева, у «Республиканцев» (неоголлистов) справа, а также надеясь, что соперники просто не успеют развернуть еще одну кампанию сразу после завершившейся.
Важно отметить, что в чем-то эта стратегия, пусть и чрезмерно амбициозная, по сути, оказалась верной. Явка 30 июня стала существенно выше, чем 9 июня (чуть менее 70% против 51,5%), да и результат пропрезидентских сил подрос (до 20–21% после 14,6%). Однако во всем остальном гонка развернулась по неудачному для Макрона сценарию. Многие из прежних союзников отвернулись от главы государства, посчитав, что вместо миража победы над лепенистами стоило бы сохранять статус-кво; бывший премьер Эдуар Филипп даже обвинил шефа в «убийстве президентского большинства».
Левые силы проявили редкую для себя договороспособность, сформировав между собой коалицию «Новый Народный фронт» (28%; с отсылкой на аналогичную конфигурацию 1936 года), и тем самым лишили центристов необходимой подпитки. При этом главная фигура на этом фланге — Жан-Люк Меланшон — оказалась во многом отодвинута от происходивших процессов из-за чрезмерного радикализма его сторонников (в частности, слишком рьяной поддержки Палестины). Правоцентристы же раскололись: одна часть согласилась с необходимостью борьбы против лепенистов, но другая, включая партийного лидера Эрика Сьотти, предпочла к тем присоединиться, увидев шанс на возвращение во власть впервые со времен президентства Николя Саркози. Такой шаг стал для НО крайне своевременным, так как не только добавил еще несколько процентов голосов, но и обеспечил легитимацию в глазах хотя бы части истеблишмента, заветный статус «рукопожатного» участника политического процесса.
Главный же просчет Макрона состоит в том, что, по-видимому, он не воспринял всерьез само желание французов активно голосовать за крайне правых. Сама за себя говорит электоральная география: НО вышло далеко за пределы своих традиционных бастионов поддержки на севере и юго-востоке страны и отныне популярно практически везде (кроме разве что крупных, глобализированных городов). Изменился социопрофессиональный состав избирателей: если когда-то раньше за лепенистов нередко шли голосовать маргиналы и антимейнстримный электорат, не нашедший себе отдушины в других партиях, то теперь их не стыдно поддержать и среднему классу. Выросла поддержка и среди женщин, и среди молодежи — внимание последней приковал к себе эффектный протеже Ле Пен Жордан Барделла, который теперь с полным правом претендует на пост премьер-министра. Все эти сдвиги остались по сути незамеченными властью, предпочитавшей пугать избирателей «старой песнью о главном» — «российским следом» у крайне правых.
Второй тур, предстоящий в ближайшее воскресенье, отнюдь не будет формальностью, ведь путем многочисленных ситуативных соглашений соперники НО еще имеют возможность, по крайней мере, не дать ему получить абсолютное большинство. В зависимости от каждого конкретного округа центристские кандидаты призывают голосовать за левых или, наоборот, левые за центристов — как раз по логике «санитарного кордона». У самого же НО остается открытым вопрос о дополнительных резервах поддержки; существенно нарастить электорат будет уже сложнее ввиду гораздо большей гомогенности правого фланга. В результате после 7 июля политическая система Франции может оказаться в подвешенном состоянии, когда ни одна сила не будет в парламенте доминирующей, а изрядно поредевшие сторонники Макрона окажутся зажаты между разросшейся левой и правой оппозицией.
При таком раскладе президенту неизбежно придется пойти на «сосуществование» с чуждым для себя премьером. Симбиоз с Барделла возможен, видимо, только если НО доведет дело до абсолютной победы, но не менее вероятным видится вариант, когда президент посмотрит влево и попробует хотя бы после выборов расколоть «Новый Народный фронт», искусив второй должностью в государстве кого-то оттуда. Либо — сформировать техническое, компромиссное для всех правительство без внятного политического лица, которое проработает до следующих досрочных выборов, возможных по Конституции через год.
Как бы то ни было, Пятая республика теперь вступила в полосу внутриполитической турбулентности и комплексной перегруппировки сил. Не имея возможности избираться на третий срок подряд, Эммануэль Макрон на словах часто заявлял, что вовсе не собирается быть «хромой уткой», однако самостоятельно срежиссированная потеря даже относительного контроля над парламентом приближает его именно к этому статусу. В результате лето 2024-го в перспективе может остаться в памяти в качестве именно того рубежа, после которого дни макронизма как явления во французской политической жизни оказались сочтены. Если, конечно, здесь нет более долгоиграющей комбинации со стороны президента, пока, правда, не заметной в публичном пространстве, — вроде желания всё же избраться еще раз под предлогом угрозы от крайне правых.
Автор — кандидат политических наук, научный сотрудник Лаборатории анализа международных процессов ИМИ МГИМО МИД России, старший преподаватель кафедры европейских исследований СПбГУ
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
