Трудно быть Германом: «Воздух» — самый жестокий фильм о Великой Отечественной
Кровь, грязь, раненые, убитые, стоны, вопли: «Воздух» — авторский взгляд Алексея Германа на войну. Не каждый выдержит этот взгляд, но ничего более серьезного на эту тему российское кино за последние годы не предложило. Радикально суровый фильм с уникальными по зрелищности воздушными боями и образами, которые потом будут являться впечатлительным зрителям в ночных кошмарах. Мировая премьера «Воздуха» состоялась на Токийском международном кинофестивале. «Известия» делятся первыми впечатлениями.
Не поле перейти
Весна 1942 года, поле. Дорога жизни. Немецкие самолеты обстреливают колонну с женщинами и детьми. Зенитки уже разбиты, автомобили превратились в металлолом, солдаты бессмысленно палят по самолетам из винтовок. Везде трупы женщин и детей. Живые — все в крови и грязи, ковыляют под пулями и взрывами, пытаясь спастись, и в итоге валятся всё в ту же грязь. Крики и плач почти не слышно за ревом моторов и пальбой. Кажется, что поле усеяно огромным количеством старых тряпок, в которые обернуты беженцы. Несколько маленьких детей бродят среди трупов, но ясно, что малышам осталось жить всего несколько секунд, спасения не будет. Затемнение.
Это пролог к фильму «Воздух», одному из самых крупных и интригующих проектов отечественного кино XXI века. Только что его мировая премьера состоялась на Международном кинофестивале в Токио, который не побоялся взять в программу российскую картину. Нет сомнений, что в другое время фестивали «большой тройки» оторвали бы картину с руками. Герман-младший (так он себя называет в титрах «Воздуха») — призер Венеции, его фильмы были на Берлинале и в Каннах, тоже не без наград, «Воздух», конечно, мог бы претендовать на более громкую презентацию. Но и то, что Токио, несмотря на все сложности взаимоотношений между Россией и Японией, пригласил «Воздух» в программу, — результат огромной работы. Возможно, однажды ее подробности станут известны всем.
Пока же есть сам фильм, он готов к широкому прокату и выйдет в России 18 января. С одной стороны, он пропускает новогодние каникулы и возможность собрать максимальное число зрителей. С другой — на этой дате, скорее всего, не будет заметных конкурентов, правда, уже через неделю выйдет другой блокбастер, «Мастер и Маргарита», а значит, у «Воздуха» будет один уикенд, чтобы серьезно заявить о себе и конкурировать потом с тяжеловесом по Булгакову.
Путеводитель по Великой Отечественной
Но это всё внешние обстоятельства, в то время как фильм заслуживает отдельного разговора. И это было понятно, даже когда он еще не был снят, а мы ездили на съемки и видели первые материалы. Уже тогда были очевидны и эпический масштаб проекта, и ставка на экшен в дополнение к драме. Но до конца не было понятно, что же мы увидим.
Первые опубликованные кадры одновременно напоминали и «Под электрическими облаками» Германа, и «Трудно быть богом» Германа-старшего. При этом смущало, что в главных ролях задействованы Сергей Безруков, Елена Лядова и Антон Шагин, и вообще казалось, что, несмотря на красивые проезды, это будет просто «еще один фильм о войне», качественно снятый и сыгранный, с компьютерной графикой и величественной музыкой, но он ничего не добавит к тому, что мы уже видели в кино на эту тему. Подозрения усиливались за счет масштабной поддержки Фонда кино, который обычно дает деньги проектам с коммерческим потенциалом, и федерального канала. Поэтому страшнее всего было начать смотреть фильм. А вдруг опасения оправдаются, и «Воздух», вокруг которого будет столько шума, окажется лишь «продуктом» с именем крупного режиссера авторского кино в титрах?
Герман как будто знал, чего мы боимся, и совершенно в фонтриеровском ключе поиграл с этими ожиданиями. Несмотря на ультражестокий, апокалиптичный пролог, дальше нам как будто бы показывают нечто среднее между «В бой идут одни старики», «Небесный тихоход» и «…А зори здесь тихие».
В сильно поредевший авиационный полк, защищающий Ленинград, прибывают новые пилоты — симпатичные молодые девушки без боевого опыта. «Старики» шутят и ворчат, что лучше бы оставили девчонок на кухне, пока парни летают. Суровый командир Астафьев (Безруков) допускает летчиц к боевым заданиям, а сам выясняет отношения с их командиром Ритой (Лядова), с которой его связывают еще не остывшие чувства. Зритель в легком ужасе: неужели так и будет оставшиеся два с половиной часа? Сейчас они будут летать, побеждать и в перерывах петь бравые песни?
Конечно, нет. Война, утверждает Герман, вне зависимости от того, на чьей стороне удача и победы, — это всё равно холод, грязь, злость. Это эмоциональное выгорание, это глупые смерти не от пули врага, это такая усталость, что уже не реагируешь, даже если теряешь самых близких людей.
Кадр из фильма «Воздух»
Эта мысль была уже в самом первом фильме Германа «Последний поезд», тоже про Великую Отечественную, и даже фильмы Германа-старшего о войне на фоне «Воздуха» кажутся примиряющими, светлыми, оптимистичными. У младшего не так. Поднимаешься в воздух — тебя там ждет почти неминуемая гибель. Советские самолеты (на тот момент) куда хуже немецких, и один ас-красавец, как злой колдун из волшебных сказок, немедленно сбивает тебя с невозмутимой полуулыбкой. На земле тоже не спрячешься. Есть нечего. Укутаться нечем. Бледная кожа, воспаленные глаза, истрескавшиеся губы — чем дольше война, тем страшнее смотреть на героев.
Да и не Безруков с Лядовой будут в центре повествования. Это тоже обманка, трюк для привлечения внимания, провокация. На самом деле главная героиня — Женя (Анастасия Талызина). Юная Женя недавно из детдома. Дочь врага народа (осмелился заявить, что предложенные двигатели не годятся для самолетов), отрекшаяся от отца после его ареста. Мы с ней пройдем большую часть пути, внутреннего (ей много с чем придется разобраться и понять) и внешнего — через блокадный Ленинград, Эрмитаж, где висят жуткие копии эвакуированных картин, сцену оперного театра, где умирающие от голода артисты исполняют любовные арии перед полутрупами в зале. «Воздух» — это не рассказ о буднях боевых летчиков, а сошествие в ад, и «Трудно быть богом» будет здесь вспоминаться очень часто.
Особая, мрачная, саркастическая ирония зашита в названии фильма. Потому что он как раз — об отсутствии воздуха на войне. Вроде бескрайни пространства и огромны города, но бежать некуда, везде один конец. Герман ставит на клаустрофобию. Поднимаешься в небо на истребителе — ты сидишь в маленькой кабинке, там неуютно, там ты никак не защищен. Первой же очередью враг прошивает кабину — и бой кончен. Один из таких моментов Герман делает настолько невыносимым, что уже дальше и смотреть не каждый сможет. Может, это и к лучшему, потому что фильм настолько концентрированный, плотный, что его всё равно нужно пересматривать несколько раз. Два с половиной часа — это мало для такого объема информации и эмоций.
Воздушные бои, о которых так много говорилось в рамках продвижения фильма, — это действительно очень впечатляюще. За счет упомянутой тесноты кабин, видов с земли и с воздуха, наблюдения за лицами советских и немецких летчиков, физикой самолетов. Смотришь на них — и удивляешься, что они вообще поднимаются в воздух. Возвращение на землю целым — чудо, парадокс. Гибель — естественный и закономерный исход. Пожалуй, никогда в отечественном кино воздушные бои не были поданы в такой трагической гамме. Железная полуисправная машина уносит тебя вверх, где сырость, холод и враги, и дальше тебя, скорее всего, просто нет. И если даже выжил физически — всё равно умер где-то внутри, и Герман добился от актеров, чтобы после боев в глазах у них оставался только тот самый воздух. Пустота — и ничего больше.
Мат в кадре переозвучили
«Воздух», хоть и блокбастер, — кино стопроцентно авторское по оптике. Как и с любым авторским высказыванием, с ним можно и, наверное, нужно спорить. Так, герои произносят очень много текста, очень германовского, рефлексирующего, нарочито тихого и напряженного. Даже кажется, что они торопятся произнести эти фразы, пока вихрь событий не унес невидимого наблюдателя (кинокамеру) дальше, потому что фильм, как и дантовская трагедия, спешит ознакомить нас со всеми кругами военного ада.
Это не реалистическое, а поэтическое произведение, и мера условности настолько велика, что постепенно начинаешь верить всему в кадре, хотя отдельные образы (не будем приводить: без спойлеров), даже если и соответствуют историческим фактам, всё же кажутся не очень правдоподобными. Но в русле авторского путешествия по войне они кажутся стройными, логичными.
Режиссер Алексей Герман на съемках фильма «Воздух»
В фильме есть приметы времени, в которое он снят. Например, герои не употребляют обсценную лексику: Герман нам рассказывал, что просил актеров материться, чтобы добиться нужной эмоции в кадре, а потом переозвучивал их. Героиня здесь — дочь репрессированного, но сама тема репрессий оставлена как бы за пределами войны. Хотя героя Безрукова многозначительно назвали Астафьевым, но важнейшего мотива астафьевской прозы, преступлений своих против своих, здесь нет.
Это военный фильм без замполитов, штрафбатов, доносов, лозунгов, без Сталина, да и без Жукова. Такие умолчания делают повествование более универсальным и в то же время слегка старомодным, потому что сегодня разговор о войне без обсуждения этих тем кажется невозможным. Но Герман выбирает другие предметы для размышления. Возможно, поступи он иначе, фильм стал бы более публицистичным и менее экзистенциальным. Более того, возможно, в таком разговоре трудно было бы не скатиться к банальностям и общим местам. Тогда фильм Германа перестал бы быть фильмом Германа. Но из внутреннего равновесия его выбор выводит — возможно, это еще одна провокация режиссера.
Скорее всего, после премьеры в Токио будут еще показы, в том числе до проката в России. За это время первое впечатление, в том числе у автора этого текста, может не раз поменяться: у «Воздуха» совершенно особое послевкусие, он долго не выходит из головы, возвращается, тревожит. Кому-то гойевские капричос фильма будут и сниться в кошмарах, ничего не поделаешь. Но важно, что в России 2020-х годов появился фильм, который явно останется, а не исчезнет через пару недель после выпуска. Останется со всеми своими язвами, ранами и теснотой, которые Герман, может, по наследству, сумел изобразить так, чтобы они из «чужих» стали «нашими».
