Испанский стыд: Артуро Перес-Реверте критикует соотечественников
От «Истории Испании» в изложении популярного беллетриста Артуро Перес-Реверте не стоит ждать академической упорядоченности и систематизированности учебного пособия. Автор честно поясняет, что просто собрал свои колонки для еженедельного издания «XL Семаналь», воскресного приложения сразу к 22 испанским газетам. Впрочем, тем интересней взгляд создателя капитана Алатристе на непростую историю его страны. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели — специально для «Известий».
Артуро Перес-Реверте
История Испании
М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2021. — [пер. с исп. Е. В. Горбовой]. — 416 с.
Испанская история здесь преподносится небольшими полуторастраничными порциями «от ее истоков до 80‑х годов XX века», в непринужденной и, пожалуй, порой даже нарочито развязной манере. В первой главке Перес-Реверте напоминает, что название «Испания» произошло от финикийского топонима «Исхафан», что означает «земля кроликов», а также сразу предупреждает о душевных изъянах местного населения: «Зависть и злоба уже в те далекие времена являлись фирменным знаком данной территории, что нашло свое отражение в самых древних текстах, нас упоминающих».
Это своеобразное самобичевание является одним из лейтмотивов книги, и даже видавший виды русский советский человек, давно привыкший, что у «приличных людей» родину и соотечественников принято подвергать самой беспощадной критике, немного краснеет, испытывая что-то вроде испанского стыда за бестолковых испанцев, ни к чему не способных и поднаторевших только в гражданских войнах:
«В христианской Испании XIV и XV веков, точно так же как и в мавританской (к тому времени на Полуострове было всего пять королевств: Португалия, Кастилия, Наварра, Арагон и Гранада), гражданская война стала местным обычаем, таким же типичным, как паэлья, фламенко и коварство, — это если предположить, что тогда уже существовали паэлья и фламенко, в чем я далеко не уверен. <...> Тон задавали амбиции и надменность аристократии, вмешательство духовенства в политику и общественную жизнь, бандитизм, группировки и поножовщина на ровном месте, за здорово живешь».
В общем, преобладающая часть испанской истории сводится к тому, что не слишком компетентные местные правители (каждого второго, если не первого, за редким исключением, автор называет «сукин сын»), располагавшие не ахти каким человеческим материалом, только и делали, что профукивали выпадавшие им отличные шансы повести страну по пути прогресса и процветания.
Те, кто хочет для общего развития бегло ознакомиться с историей Испании, найдут книгу небесполезной и познавательной, если их не смутит избранная Перес-Реверте стилистика, по-своему даже забавная, когда маститый уважаемый писатель, практически живой классик, которому в этом году стукнет 70, словно присаживается «на корты» и цыкает зубом, изображая гопника:
«Черная легенда», придуманная в основном теми, кому могущественная Испания вставляла во все дыры, базируется именно на [короле Филиппе II], как будто бы все остальные европейские государи, начиная с той рыжей сучки, что правила Англией, — ее звали Елизаветой I, и она скушала бы нас с превеликим удовольствием, — и до протестантов, короля лягушатников Генриха II, папы римского и других интересантов, были невинными монашками».
Эта стилизация под дворовую феню не особенно остроумна и выглядит довольно искусственно. Впрочем, возможно, слишком интеллигентная переводчица не сумела в полной мере отразить старания испанского писателя стать ближе к простому народу. А вот если представить, что к переводу удалось бы привлечь настоящего мастера гопницкой «бычки», обладателя богатого словарного запаса соответствующей направленности, то весь этот быдлодискурс, вероятно, смотрелся бы не столь однообразно.
Из главы в главу кочуют одни и те же обороты и метафоры, например, из ресторанной сферы: «А теперь я собираюсь рассказать вам о Сиде Кампеадоре, и исключительно о нем, потому как этот персонаж достоин того, чтобы для него был накрыт отдельный столик». Одно из самых любимых выражений Перес-Реверте — «оплачивать банкет», когда речь идет о том, какая политическая сила или категория населения больше всего пострадала в той или иной ситуации. Чаще всего это бывают простые обездоленные испанцы: «те несчастные холопы, что использовались и той и другой стороной либо на поле боя, либо чтобы вытрясать из них налоги».
Но еще хуже бесконечных банкетов надоедает в «Истории Испании» выражение-паразит «вишенка на торте», встречающееся почти в каждой главе. Такой вишенкой в любой момент может оказаться что угодно: и отказ мусульманской провинции Гранада платить налоги христианским королям, и сепаратистский мятеж на Кубе, и анархисты, обладавшие большинством мандатов в Каталонии, Арагоне и Леванте на выборах 1933 года, и иностранная интервенция во время Гражданской войны 1936–1939 годов, и фотография диктатора Франко в обнимку с американским президентом Эйзенхауэром. Один раз вместо вишенки вдруг попадается оливка: «Оливкой в бокал с коктейлем добавим к этому еще и зависть — могучее национальное чувство».
Как правило, в случае с навязшей в зубах вишенкой переводчица блюдет неприкосновенность авторского словоупотребления и не позволяет себе для разнообразия прибегать к каким-то устоявшимся русским аналогам типа «последняя капля», хотя в принципе локализованные местные идиомы и прибаутки в книге не редкость: «Как Кастилия, так и Арагон, вместе с включенной в него Каталонией, в те времена были хорошо знакомы с междоусобными потасовками типа «пили‑ели, веселились, посчитали — прослезились». Но, помимо конкретных лингвистических находок, «История Испании» хорошо поддается локализации в России в общеконцептуальном смысле и радует узнаваемостью методологии.
Оказывается, не только российским либералам глубоко огорчительны многие страницы родной истории и несознательное народонаселение. Испанскому интеллектуалу история его многострадальной родины зачастую представляется как сплошь покрытый кислыми вишенками торт, слепленный из человеческого перегноя сомнительного качества.
