Пианист Александр Лубянцев дебютирует в Большом зале консерватории
Сердобольные интеллигенты уже давно сравнили Александра Лубянцева с Алешей Карамазовым. И в характере, и в биографии Лубянцева действительно есть какая-то достоевская неустроенность.
Вместо традиционной взлетной полосы «ЦМШ — консерватория — I премия на крутом конкурсе» у него были метания между тремя музыкальными школами в Петербурге, год в московской десятилетке, два года в Любеке, два — в Петербургской консерватории. Потом началось совсем уж «хождение в народ»: Лубянцев променял престижный питерский вуз на его бывший филиал — ныне Петрозаводскую консерваторию — ради полюбившегося педагога.
На XIII конкурсе Чайковского ему дали только третье место, на XIV — даже не пустили в финал. Именно тогда — после того как Лубянцеву пришлось «страдание принять» — к нему пришла долгожданная слава.
Теперь за него борются несколько японских концертных агентств, он уже объехал с гастролями Африку, Францию, Финляндию и дважды выступил в Мариинском концертном зале.
Причина, во-первых, в его умной и прочувствованной игре, которая, надо сказать, не сильно изменилась за четыре года между двумя конкурсами Чайковского. Он играет зрело с точки зрения технической квалификации и осознания музыкального текста, но при этом не стесняется своих юных лет и позволяет себе быть сумасбродным.
И здесь самое место перейти ко второй причине — темпераменту Лубянцева, который итальянцы назвали бы capriccioso — капризный и прихотливый. Он играл перед жюри и священными сценами Большого зала консерватории в только что купленном пиджаке с неоторванными бирками. Он упирался, отказываясь выходить на сцену, пока секретарь жюри Елена Рихтер с повадками детского психолога убеждала Сашу, что весь зал только и ждет его выступления.
Этой детской причудливостью и весьма ощутимым эго Лубянцев одновременно завоевал публику и отпугнул жюри. Уже на XIII конкурсе его третье место многие сочли несправедливо далеким от заслуженной победы, а недопущение в финал XIV конкурса вызвало целую революцию в лучших традициях конкурса Чайковского.
Жюри, стыдливо объявлявшее результат, было освистано, а самому Саше, тоже стыдливо и, кажется, не без удовольствия опустившему голову, устроили семиминутную овацию. На заключительном концерте с галерки неслись крики «Лубянцев!», а консолидировавшееся музыкально-журналистское сообщество даже учредило ради него специальный «приз критики». Причем сделало это наперекор недовольству председателя конкурса Валерия Гергиева. Который, впрочем, на следующий день после поражения Лубянцева пригласил его сыграть в Мариинке.
Теперь на Александра вышел один из неравнодушных к классической музыке московских продюсеров, благодаря чему у него есть карт-бланш сыграть в главном зале Москвы, что он хочет, как он хочет, и не видеть в партере длинного зеленого стола с бутылками воды и придирчивыми мэтрами. В концерте 3 апреля он представит весьма традиционную и неизменно выигрышную программу из опусов Бетховена, Листа, Шопена, Рахманинова и Скрябина.
Конечно, прежний опыт конкурса Чайковского показывает, что шумиха, родившаяся из недовольства, не может существовать долго. Но она может дать музыканту временной люфт, чтобы перейти из разряда юных стипендиатов в когорту реально востребованных артистов. Если Лубянцев сохранит свой тонкий пианистический слух и столь обаятельную «неформатность», именно таким обещает быть его не слишком отдаленное будущее.
