Шломо Минц: «Виртуозность — лишь малая часть таланта»

В рамках мирового тура, приуроченного к 60-летию, израильский скрипач и альтист Шломо Минц даст два концерта в России: 23 марта в Концертном зале имени Чайковского и 26 марта — в Большом зале филармонии Санкт-Петербурга. Ими маэстро завершит II Международный скрипичный фестиваль. В преддверии российских выступлений прославленный музыкант встретился с корреспондентом «Известий».

— Вы редкий гость в России. Почему в этот раз решили выступить на родине?

— Россия — это страна, где я родился и к которой очень близок. Поэтому я с радостью принял приглашение руководителя Фонда поддержки музыкального образования Вячеслава Зильберборда сыграть концерты в Москве и Петербурге, приуроченные к моему юбилею. Я исполню концерт Мендельсона, тот самый, с которым дебютировал с Израильским филармоническим оркестром 50 лет назад. Каждый раз я получаю огромное удовольствие, играя это произведение.

— Помимо музыкантов в фестивале приняли участие звезды драматической сцены — Чулпан Хаматова, Ксения Раппопорт, Сергей Гармаш. Значит ли это, что традиционные скрипичные концерты уже не так интересны публике?

— Сам факт того, что на концертах фестиваля в зале аншлаг, говорит о том, что проект успешно существует и люди испытывают потребность в настоящем искусстве. Команда организаторов, по-настоящему преданных скрипичному искусству, смогла реализовать целый ряд очень значимых музыкальных событий.

Я не считаю, что соединение классической музыки с литературой и актерской игрой — признак «несамодостаточности». Скорее, наоборот, их симбиоз открывает новые грани восприятия. Кроме того, выступления чтецов и музыкантов на одной сцене — это прекрасная традиция, которая давно существует. Я с теплотой вспоминаю нашу совместную работу с Жераром Депардье над «Историей солдата» Игоря Стравинского в 1997 году.

— Сколько у вас скрипок? Какая из них самая любимая, а какая — самая ценная?

— У меня есть несколько скрипок и альтов, у каждого инструмента — своя история, своя энергетика, они все любимые и для меня бесценные. Скрипичный репертуар я играю на скрипках Страдивари и Гварнери, а мой концертный альт создал Карло Тестори.

— Вы верите в то, что старинные инструменты обладают особой энергетикой?

— Безусловно, каждый музыкант знает, что инструменты обладают своей энергетикой, душой. Но всё же не стоит забывать, что любой инструмент будет немым, пока его не возьмет в руки человек.

— Вы играли на скрипке, которая побывала в концлагере. Чем этот инструмент интересен, кроме своей истории?

— Это был проект «Скрипки надежды». Он посвящен инструментам, которые принадлежали музыкантам, погибшим во время холокоста. На сегодняшний день в этой коллекции 45 струнных — скрипки, альты, виолончели. Они звучат на лучших сценах мира — в Париже, Мадриде, Монте-Карло, Риме, Мехико, Кливленде и т.д. Я играл на нескольких экземплярах из этого собрания. Они разные по уровню материальной ценности, но их, безусловно, объединяет трагическое прошлое.

— «Жизнь» какой скрипки вас поразила?

— Для меня особенной стала скрипка мальчика, которому было 14 лет. После того как его родителей убили, он решил бежать в леса к партизанам. Инструмент взял с собой. Мальчик тоже погиб, но осталась его скрипка. Играя на ней, невозможно выразить всю полноту эмоций. Часть тебя становится тем мальчиком, и ты осознаешь, какое глубокое завещание несет в себе звук его скрипки. Идея коллекции в том, чтобы молодое поколение смотрело на эти инструменты, как на документы, осознавая, что будущее только в их руках, от них зависит, будут ли еще войны. Я очень надеюсь, что мне удастся организовать концерт «Скрипок надежды» в России.

— Вы начинали как вундеркинд. Что думаете насчет раннего старта творческой карьеры?

—  Конечно, у публики трогательное отношение к маленьким музыкантам. Ранний возраст в сочетании с талантом вызывает интерес, это естественно. Мои родители много занимались со мной. В три года я начал играть сначала на фортепиано, потом на скрипке. Еще мне очень повезло с первым учителем — Илоной Фехер, легендарным педагогом, воспитавшим много замечательных скрипачей.

Так вот, начиная с шести летя каждый день вставал в пять утра, чтобы успеть позаниматься до школы. Можно много дискутировать на тему необходимости раннего развития и оправданности нагрузки — окончательного ответа нет. Но родители и учителя всегда должны помнить: во всем нужен баланс.

— Раннее признание сослужило вам добрую службу?

— Да, мне это по-настоящему помогло. Много играл, набирал репертуар. А когда мы с родителями в 1973 году по приглашению всемирно известного скрипача Исаака Стерна переехали в Нью-Йорк, я осознал и чувство ответственности. Стерн был очень строг. Он добивался безукоризненности во всем. Мне тогда было 16 лет, я был молод и многого в жизни не понимал. Но точно знал: наша жизнь в Америке зависела от качества моих выступлений. Чтобы оплатить пребывание в Нью-Йорке, мне приходилось много концертировать.

— В чем заключается формула вашего успеха?

— Меня многие просят рассказать, как стать успешным музыкантом. Во-первых, я считаю, что за последние 20 лет принцип становления карьеры очень поменялся. Во-вторых, нет точной формулы успеха и нет одной дороги для всех. Но я верю в качество самого «продукта», и если это действительно высокий уровень, то признание придет обязательно.

— Вы не признаете творческих конкурсов, считаете их злом.

— Да, большинство современных конкурсов — беда, как для членов жюри, так и для конкурсантов. Зачастую это борьба педагогов. Но в то же время пока конкурсы остаются неизбежным злом в становлении молодого музыканта, а призовые места — чуть ли не единственной оценкой, на которую публика обращает внимание.

— Если вы не одобряете эту систему, как объяснить ваше участие в жюри международных соревнований?

— Знаю, что многие люди на Западе мне доверяют, и для меня важнее чистая совесть и репутация. На всех конкурсах я был не просто членом жюри, а председателем. Не потому что это престижно, но чтобы иметь возможность контролировать справедливость решений. Очень надеюсь в будущем учредить награду, которую получали бы действительно достойные музыканты.

— Долгое время считалось, что Паганини был виртуозом номер один. Но сегодня его произведения могут играть и одаренные дети. Значит ли это, что нет пределов виртуозности?

— Надо помнить, что Николо Паганини в свое время совершил настоящую революцию — открыл скрипке путь на сольную сцену, оставил огромное наследие. Конечно, исполнительское искусство не стоит на месте и многое, что не удавалось с точки зрения техники еще 100 лет назад, сегодня вполне по силам многим. Но остаться в истории можно только благодаря настоящему мастерству и глубине личности, чувств, эмоций.

Мне посчастливилось музицировать вместе с действительно выдающимися музыкантами. И обычный термин «виртуоз» отражает лишь малую часть их таланта. Верю, их имена всегда будут помнить: Пабло Казальс, Мстислав Ростропович, Клаудио Аббадо и другие великие.

— Вы играли на многих мировых сценах, с самыми именитыми оркестрами. А чего вы еще не достигли, к чему стремитесь?

— Только что, готовясь к российским концертам, я записал цикл сонат Эжена Изаи — очень надеюсь, что диск выйдет в ближайшее время. Недавно сочинил сонату для скрипки и фортепиано, это уже не первое мое сочинение.

Я привык всегда быть в движении. Концерты, проекты, дирижирование, фестивали камерной музыки, мастер-классы и так далее. К счастью, здоровье мне это позволяет, за что я очень благодарен Богу. Надеюсь, еще много лет будет именно так.

— Чем вы поднимаете себе настроение?

— Люблю хорошую компанию, искреннюю беседу, сигары. Занимаюсь спортом почти каждый день, это помогает мне поддерживать физическую форму. Наша жизнь быстротечна, надо уметь радоваться каждому ее моменту.