Парижских окон негасимый свет
Пушкинский музей обратился к истокам маркизма — впервые за последние полвека россияне смогут увидеть монографическую выставку Альбера Марке, вдохновителя художественного направления имени себя.
Французский художник первой половины XX века меньше известен широкой публике, чем его друг и соученик Анри Матисс. В свое время он оказался недостаточно модернистом, чтобы стать законодателем мод в Париже.
— Марке у нас во Франции практически не показывают. Например, его нельзя увидеть в Центре Помпиду. У вас же его последний раз масштабно выставляли в 1950-х годах. Ту выставку помнит, наверное, только Ирина Александровна Антонова... — погрузилась в воспоминания главный хранитель Музея современного искусства Парижа Софи Кребс.
После открытия юбилейной выставки во Франции часть работ из парижского музея приехала в Россию, где компанию им составили полотна из собственного собрания ГМИИ имени Пушкина. Однако российские кураторы решили сместить акцент и подчеркнуть связь художника с нашей культурой.
Советские живописцы ценили Марке едва ли не больше соотечественников — маркизм (так окрестили новое движение) вовсе не противоречил марксизму. Экспозиция Пушкинского музея дает возможность сравнить первоисточники с работами последователей — Александра Ведерникова, Николая Лапшина, Антонины Софроновой, Бориса Рыбченкова: изображения парижских мостиков и алжирских домов соседствуют на выставке с видами Москвы и Санкт-Петербурга.
Русские картины прихотливее, изящнее, интереснее в чисто техническом плане (взять хотя бы мастерски созданную «размытость» Софроновой или цветовую изощренность Рыбченкова). Французские — проще, но, пожалуй, искреннее, непосредственнее.
Всю жизнь Марке рисовал городские пейзажи, пытаясь передать даже не сиюминутное впечатление, как предшественники-импрессионисты, а обобщенную атмосферу места. Детали у него скрадываются широким мазком, вместо множества цветовых переходов используются несколько основных оттенков.
Марке особенно любит розовый, серый, фисташковый и не боится прямолинейного черного. Там, где Клод Моне или Уильям Тернер постарались бы передать все нюансы света, он добивается идеально ровного тона и избавляется от второстепенного, декоративного.
С Моне, впрочем, его роднит любовь к одним и тем же ракурсам: на выставке представлены пять полотен с изображением собора Нотр-Дам в разную погоду, но с одной точки. Как здесь не вспомнить про знаменитую серию «Руанский собор» (некоторые картины из которой находятся в постоянной экспозиции Пушкинского)! Однако для родоначальника импрессионизма фасад здания — лишь повод поэкспериментировать со светотенью, тогда как Марке пытается передать отношение к изображаемому объекту.
На серые портовые строения он смотрит с такой же нежностью, как на залитые солнцем африканские пальмы. А зимние аллеи с голыми деревьями выглядят у художника не менее романтично, чем набережные Сены.
Экспозиция не случайно называется «Распахнутое окно». Раскрытые ставни — частый мотив у Марке. Это могут быть миниатюры, на которых, кроме собственно окон, ничего нет, портреты девушек у окна («Контражур. Алжир», 1924) и даже крупные холсты с изображением негаснущих окон ночного Парижа («Пон-Нёф ночью», 1935).
Марке призывает впустить в свою жизнь свежий воздух и посмотреть на мир широко раскрытыми глазами. А заодно напоминает: у природы нет плохой погоды. В дождливо-осенней Москве эта мысль кажется особенно актуальной.
