Валерий Кошляков в элизиях и аллюзиях
Музей русского импрессионизма, открывшийся в мае этого года, впервые обновил экспозицию. На смену полотнам Коровина, Серова, Поленова и других классиков пришли работы нашего современника Валерия Кошлякова. Один из самых дорогих ныне живущих российских художников (ценовой рекорд был поставлен на аукционе Sotheby’s — £72,5 тыс. за картину) создал специально для музея серию разноплановых арт-объектов под общим названием «Элизии». Это не только живопись с элементами коллажа, но и инсталляции от пола до потолка, и скульптурные композиции из подручных материалов.
Художественное пространство дополнили старые вещи, найденные Кошляковым на парижских помойках: порванное кожаное кресло, сломанный деревянный стол, кусок пенопласта... Вкупе с размытыми изображениями зданий на картинах они должны создавать ощущение осколков мифического города, то ли когда-то существовавшего в реальности, то ли порожденного фантазией автора и зрителя.
В этом контексте картонные строения на двух нижних этажах музея воспринимаются как обветшалые стены комнат, давно оставленных жильцами.
— Это пространство производит впечатление исторического опустошения, — пояснил «Известиям» художник концепцию инсталляции. — Представьте себе такое состояние, когда вашу квартиру выгребли всю, побили стекла, но покрасили красиво. Приходишь с того света, смотришь, говоришь: «Это не моя квартира!». А тебе отвечают: «Как же? Твоя!». Вид и сам факт существования такого объекта — уже загадка. Что это? Храм? Не храм. Дом? Палаццо? Что-то узнаваемо, что-то — нет…
Ориентируясь на конкретную выставочную площадку, Кошляков изящно обыгрывает архитектурные особенности здания. Так, на верхнем этаже музея изображения московских кварталов с высоты птичьего полета перекликаются с реальным видом из окна. А на нижнем этаже лестница в центре зала становится частью интерьера заброшенного дома.
Мастер признался «Известиям», что создал весь проект всего за три месяца — заказ от основателя музея Бориса Минца поступил после открытия первой экспозиции. Поспешности в работе, впрочем, не чувствуется. Огромные коллажные композиции поражают изобилием деталей и многомерностью художественного мира. Контуры зданий-призраков, проступающие как будто сквозь пелену времени, образуют удивительные геометрические композиции с наклеенными на них обрывками газет, объявлений и фотографий. Нагромождения архитектурных образов превращаются в фэнтезийный мегаполис-мечту — а может, в руины погибших цивилизаций.
И здесь Кошляков вступает в диалог с Юбером Робером, французским живописцем второй половины XVIII века. Тот любил запечатлевать античные развалины, создавая романтический миф о прекрасном далеком. У Кошлякова, впрочем, артефактом из прошлого выглядит не только изображенное, но и сама картина как физический объект. Фирменная черта стиля художника — потеки и разводы на холсте. Как будто полотно было найдено в разрушенном доме и пострадало там от дождя, попавшего на краску через прохудившуюся крышу. Этот прием роднит Кошлякова со старшим современником — Юрием Купером. Состаривая фактуру живописной поверхности, затуманивая и погружая детали в дымку, Купер добивается немного нереального сновидческого оттенка изображенного сюжета. Его работы, как и Кошлякова, хочется разглядывать долго.
При чем же здесь импрессионизм (пусть и русский)? По отношению к живописи Валерия Николаевича это, конечно, натяжка. Название музея не должно вводить зрителей в заблуждение. Однако оно может подсказать еще одну любопытную параллель. Нечеткие контуры строений на полотнах нашего соотечественника вызывают в памяти две знаменитые серии Клода Моне: «Руанский собор» и «Парламент в Лондоне».
И всё же, несмотря на европейские корни стиля (Робер, Моне), творчество Кошлякова глубоко патриотично. Моделями для его архитектурных видений становятся Москва, Санкт-Петербург, Нижний Новгород. А главное — созерцание разрухи одновременно с меланхоличной тоской по давно ушедшему и мечтами о чем-то великом и прекрасном по-настоящему понятно может быть только в стране Чехова и Гоголя.
