«Россия на третьем месте в мире по количеству мигрантов»
С 17 по 21 июля в Санкт-Петербургском государственном университете проходил международный семинар, посвященный проблемам миграции. На нем выяснилось, что в последнее время в этой сфере произошли глобальные сдвиги. Современные мигранты совсем не такие, какими были прежде. Соруководитель международной лаборатории «Транснационализм и миграционные процессы», заведующий кафедрой сравнительной социологии СПбГУ профессор Андрей Резаев ответил на вопросы корреспондента «Известий» Кирилла Кудрина.
— Андрей Владимирович, какие изменения сейчас происходят в миграционном процессе?
— В первую очередь надо обратить внимание на транснационализм. То есть мигрант не порывает полностью связей (экономических, социальных, культурных) со своей родиной. Можно даже сказать, что транснациональный мигрант одной ногой стоит здесь — в том месте, куда он приехал, а другой там — откуда уехал. Классическая характеристика транснационального мигранта — он пересылает большинство заработанных денег на малую родину. И современные исследования в основном фиксируют именно транснациональных мигрантов, нежели классических иммигрантов и эмигрантов, как раньше.
В ходе исследований мы изучаем миграционные процессы в разных странах, сравниваем их, в чем-то эти процессы похожи, в чем-то разнятся. Без сравнительного и сравнительно-исторического анализа невозможно исследовать эту проблему.
— Когда всё стало меняться?
— Серьезные изменения начались во всём мире во второй половине — конце XX века. Начиная с 1990-х годов, после распада СССР, последней волны еврейской эмиграции, если говорить о происходящем на постсоветском пространстве. Раньше такие люди покидали свою страну навсегда, окончательно и очень редко возвращались. Вспомните период Гражданской войны, белую эмиграцию и так далее. Но, например, эмигранты, которые покидали Советский Союз в конце его существования, уже стали периодически приезжать обратно. Если это артисты, то они давали в России концерты. А некоторые и вовсе, пожив какое-то время в Израиле, возвращались насовсем.
Если говорить об остальном мире, сходные процессы начались во время президентства Рейгана в США и его «рейганомики». Благодаря его политике в 1980-х годах численность мексиканских мигрантов в США резко возросла. Но благодаря близости Мексики и большим размерам мексиканской диаспоры внутри США связей с родиной они не теряли, ездили туда-сюда.
— Какие страны вы сравниваете в ваших исследованиях?
— Соруководитель нашей лаборатории — американский ученый, один из ведущих в мире исследователей проблем миграции Питер Джон Кивисто. Мы сравнивали три самые большие страны, столкнувшиеся с проблемой миграции. На первом месте идут США, где проживает сейчас порядка 42 млн мигрантов, из которых 13 млн — нелегалы. Второй страной долгое время была Россия. Цифры тут даются разные, обычно от 11 до 13 млн мигрантов. И на третьем месте до недавнего времени была Германия. Однако с прошлого года Германия и Россия поменялись местами. В Германии тоже было 11–13 млн мигрантов. Но миллион сирийцев дал о себе знать и поднял Германию на вторую строчку.
— К каким общим выводам можно прийти, сравнивая миграцию в этих странах?
— Как я уже сказал, главное новое, что произошло в мире, — появление транснационального мигранта. Человек, даже если не уезжает обратно, то отсылает на родину деньги, участвует в той или иной степени в жизни страны, которую покинул. Здесь хотелось бы затронуть еще один интересный момент. Исследователи нашей лаборатории обнаружили парадокс. Один из кандидатов в президенты США Дональд Трамп, как многим известно, предлагает построить стену, которая отделила бы американцев от потока приезжающих с юга мексиканцев. А парадокс в том, что в результате строительства стены будет достигнут противоположный эффект. В результате мексиканцы, которые сегодня свободно перемещаются туда-обратно, окажутся «запертыми» внутри Соединенных Штатов. Мигрантов там меньше не станет и социальных проблем соответственно тоже.
— Какой вывод из этого можно сделать для России?
— Вероятно, следует серьезно подумать над тем, что ужесточение полицейских мер, устройство различных ограничительных кордонов между странами может приводить не к тем результатам, какие ожидаются. Да, люди не смогут приезжать, но самое главное — они не смогут и уехать назад. Нам тоже нужно извлечь урок из этого и аккуратнее подходить к регулированию миграционных процессов. Нужно добиваться того, чтобы потоки приезжих были прозрачными и легальными, чтобы у нас были легальные трудовые и, назовем их так, легальные туристические мигранты.
— Ваши исследования описывают, как живут мигранты в России, как взаимодействуют с местным обществом?
— Да. Важный момент здесь — так называемые буферные зоны, которые фиксируют наши исследования. Дело в том, что, когда мигрант приезжает в новую страну, он не общается с местным населением напрямую. Где мы можем его видеть? Как он едет в маршрутке и разговаривает с кем-то по телефону на незнакомом языке или молча подметает пол возле нашего подъезда... Общения как такового не происходит. А в качестве буферной зоны между ним и нами выступает его более активный и знающий язык земляк, который приехал в нашу страну чуть раньше, который уже где-то работает и устраивает приезжего туда же, который помогает земляку уладить проблемы с властями. Изучать процессы, происходящие в буферных зонах, крайне важно для понимания того, почему мигрант ведет себя в обществе так, а не иначе.
— Приведете конкретный пример?
— Скажем, мы делаем замечание приезжему который громко разговаривает по телефону в маршрутке: «Пожалуйста, можно потише?» Но он не реагирует. Потому что наше общество он воспринимает через буферную зону. Он просто не понимает, что мы от него хотим. Для него не принято вести себя иначе, он не знаком с другими «правилами игры».
Еще один важный вывод, какой мы сделали, — для того чтобы понять, чем живут мигранты, нужно изучать не только их поведение в российских городах, куда они приехали, но обязательно съездить в их родные Узбекистан, Таджикистан, Туркмению. Это один из новых подходов, описания которого я пока не видел даже в научной литературе.
