«В искусстве важно, что ты придумал и как схимичил»

16 февраля в залах Российской академии художеств откроется выставка скульптурных работ Дмитрия Тугаринова. Масштабная экспозиция приурочена к 60-летию мастера, а потому соберет его основные произведения, расположенные по тематике, как ранние, так и поздние. Посетители смогут увидеть знаменитые «Туфельки» — маленькую девочку в маминых туфлях, идущую по импровизированной свалке скульптур. Посмотреть историю памятников русскому полководцу Александру Суворову. Еще познакомиться с разнообразными «Березками» — грузными дамами, стоящими вверх ногами. Корреспондент «Известий» поговорил с создателем этих и других работ Дмитрием Тугариновым, пока монтировалась выставка.

— В вашей московской мастерской видимо-невидимо скульптур. Сколько работ разрешили показать в этот раз?

— Мне дали полную свободу. Сказали: «Сколько захочешь, столько и выставляй». Вышло почти 500 маленьких вещей в десяти залах — своеобразная ретроспектива. Не все, но много, а потому радостно.

— С каким материалом вы предпочитаете работать сейчас?

— С дешевым. Платина — самый дорогой металл. Дальше идут по нисходящей: золото, палладий, серебро, медь. В мире чаще работают с бронзой. Мы живем в бронзовом веке. Раньше предпочитали золото и серебро. Помните, даже века называли «золотой» и «серебряный».

— Расскажите, пожалуйста, о своей последней работе.

— Она называется «Все течет, ничего не меняется» и установлена в пролете между этажами Академии художеств. Там сидит здоровый мужик на перевернутом унитазе, из-под него течет вода — это старая идея. Огюст Роден сделал «Мыслителя» в 1882 году. Я тоже захотел сделать большую фигуру. Меня заинтересовала поза с пластической стороны: мужик не стоит, не сидит, не лежит, у него четвертое положение. Это и слепил.

— Сознательно?

— Вовсе нет. Я не выстраивал заранее генеральных планов. Когда попытался однажды, то ничего не вышло. Леплю и смотрю, что выйдет. Для меня главное, чтобы получилось интересно и ново. Я не задумываюсь над тем, понравится работа или нет. Чувствую, будто жил при советской власти до сегодняшнего дня и шутил так, как в юности, хотя прошло 20 лет новой жизни. Если смогу еще поработать, то таких острых вещей уже не сделаю. Не то время.

— Тенденция — сокращение правительственных заказов и увеличение частных?

— Да, стало не до фокусов — вокруг кризисы, экономические проблемы, перестрелки и перестройки. Госзаказов стало меньше, потому что чиновники заняты решением других вопросов. Когда говорят пушки, то молчат музы. Так было и при Хрущеве: когда взялись за восстановление экономики, то сбрасывали готовые скульптуры со сталинских высоток.

— А новые технологии позволяют воссоздать древние монументы?

— Это паноптикум и неверный подход. В 1990-е годы мы воссоздавали храм Христа Спасителя, но он строился старыми проверенными способами. Мы лепили скульптуры, тесали камень. Правда, учитывали, что при Александре I не было подъемных кранов и нержавеющей стали, поэтому позволили себе видоизменение проекта.

Как понять культуру, оценить события? Сознание народонаселения неустойчиво. Много векторов, и никто не знает, на что ориентироваться. Чаще смотрят на финансирование. Денежное первенство и материальная составляющая воспринимаются как часть благополучия. Среди других векторов — слава, успех, удовольствие, развлечение. Мало кто ориентируется на производственную радость, и это печально. Я леплю фигуру и в этот момент получаю физиологическое удовольствие, подобное состоянию алкоголика, выпившему второй стакан вина после похмелья. Для меня окружающее отходит на второй план в такие мгновения. Для других — иначе.

— Как вы относитесь к собственным скульптурам?

— По-разному. Главное, чтобы не было стыдно. Когда монтируешь выставку, то переставляешь и перевешиваешь вещи, как мебель в квартире. Заметив мелочи, исправляешь. Хотя знаешь: не видно, не обратят внимания.

— На критику обижаетесь?

— На слабые доводы — нет, а сильные слушаю и даже исполняю. Вот того самого мужика на унитазе сделал специально для этой выставки. Гнал, было тяжело, но я выкладывался. Потом смотрю, а он вышел у меня с короткой рукой. Старался не видеть. Жена сказала, у нее точный глаз. Физически, морально и материально трудно переделывать. Я пересилил себя и этот недочет исправил. Привез сюда, поставил — как замечательно и чудесно!

Лучше лепить на месте. Когда я работал над памятником Суворову в швейцарских Альпах, то решения мне подсказывала атмосфера. И следующий памятник Фридриху Фальц-Фейну я лепил в Москве, но потом погрузил в машину и отвез на Украину. Доделывал перед входом в музей «Природа Таврии», где он теперь и стоит.

Ты внутренне спокоен, когда уверен в правильности и точности произведенных действий. Чтобы воспринимать скульптуру, необходим серьезный интеллект. Очень важна духовная наполненность. Вопрос в том, что и как вы чувствуете, поскольку люди не уверены в своих чувствах или чувства обманчивы.

— Вам нравятся памятник князю Владимиру и место, где его хотят установить, — Боровицкая площадь?

— То, что поставят — так оно и должно быть. Критиковать никого не буду и всем советую критикой не заниматься. Когда Владимира собирались установить на Лубянской площади, то мне звонил один знакомый священник и спрашивал, как объяснить другим, что размещать памятник там нельзя. Я посоветовал сказать прямо: «Если хотите, чтобы с этим Владимиром стало то же, что и с предыдущими товарищами, то ставьте». И согласились. А где установить Владимира? На Воробьевых горах, на старом эскалаторе. Причем сделать копию с Киевского князя. Это и политически было бы корректно: Владимир из Киева пришел в Москву.

Споры вокруг князя Владимира не новы. В 1996–1997 годах так же критиковали памятник Петру I. Ко мне подходили и спрашивали: «Как скульптор объясните, пожалуйста, за что ругают Зураба Церетели?» Открыто просили профессионалов критиковать этот монумент. Причем спланировали кампанию против советского изобразительного искусства, чтобы уничтожить. Именно благодаря Зурабу Константиновичу Академия художеств до сих пор существует. Хотя мы попали в ее реорганизацию, но устоим, не впервой.

— Как восстановить барельеф Георгия Победоносца на Спасской башне?

— С Божией помощью. И если Владимирская икона Божией Матери пожелает пойти на законное место, в Успенский собор Кремля, она тоже туда отправится. Барельеф Георгия Победоносца восстановили в XVI веке, а в 1990-е годы пытались, но сделанную модель сломали, не успев установить. Это изображение относится к середине XV века. Оно было на Константино-Еленинской (бывшей Тимофеевской), а не на Спасской башне. Если и восстанавливать барельеф теперь, то только там.

— Кому вы бы воздвигли памятники при удачном стечении обстоятельств?

— В первую очередь Николаю Рубцову. После конкурса на памятник Мандельштаму мне стало обидно, что Мандельштама так любят и помнят, а Рубцова забыли. Я сделал памятник, но его вряд ли поставят в Москве. Мечтал показать поэта проблемным. Он — такой неустроенный человек в жизни. Когда читаешь причесанные и прилизанные книжки, то грустно. Шикарные песни, но хочется повеситься.

Еще установил бы памятник Ивану Тургеневу. В 2018 году ему исполнится 200 лет. У меня тоже готов памятник. Сидит он с собачками, как в «Записках охотника». И беспроблемная вещь, но тоже, боюсь, не получится. Я не умею договариваться с людьми. В художественной среде говорят: «Слепить может каждый дурак, а потом ты попробуй это дело продвинуть».

— Чиновникам нужно ставить памятники?

— Эпохе нужны монументы, которые появятся сегодня. Каждое время ставит пирамиды по своему образу и подобию. Живопись менее долговечна, поэтому нас вспомнят по сохранившейся архитектуре и скульптуре.

А что чиновники? Они правят государеву службу. Понятие бюрократии возникло не в России. Мы живем в миру, а мир грешен. Найди себя в законодательных рамках — и будешь счастлив. Скульптор не вписывается в тусовки. Это проблема — искать ориентиры. Еще во времена Перикла, когда он дружил с Фидием, была история, называвшаяся «отношения с людьми». У меня другой приоритет — мне интереснее слепить фигуру, чем неискренне общаться с людьми «нужными».

— Как договаривались с властями в советское время?   

— Не договаривались, мы много и хорошо работали. Я делал пионеров, тракториста-механизатора, Ленина. Сделал, получил три рубля, до свидания. Что представлял собой типовой заказ? «Владимир Ильич Ленин для колхоза 15 Октября в Хакасии». Бух-бух, сдал, забыл. Грамотно делай вещь для художественного совета. Они смотрели: глаза на месте, голова построена, сидит на шее — годится. Со временем складывались каноны. Ленин — такой позитивненький, а не хихикающий или злой. Пионер с горном — красивый, а не кривой и косой. Таких не делали.

— Почему вы сейчас работаете по старым канонам?

— Так выучился, освоил грамоту. Перешел к решениям творческих задач и вопросов. Искусство — не арифметика. Тут важно, что ты придумал и как схимичил. Важнее канонов — визуальные образы и то, что ты в эти образы вложил.