«Главная удача Анатолия Рыбакова в том, что он рано сел»
14 января — день рождения писателя Анатолия Рыбакова. Пожалуй, в нашей стране нет человека, которому бы не было знакомо это имя. Его "Кортик", написанный почти семьдесят лет назад, стал молодёжным хитом на все времена, но известным на весь мир Рыбаков стал благодаря "Детям Арбата", произведению, в котором впервые и открытым текстом Рыбаков донес нам всё о Сталине. О знаменитом свёкре с корреспондентом "Известий" поговорила критик и литературовед Наталья Иванова.
— Наталья Борисовна, накануне юбилея Рыбакова в ленте соцсетей гуляют данные последнего опроса Левада-центра о том, что в последние годы в России заметно усилилось одобрение политики Иосифа Сталина...
— Вот только давайте не будем смешивать Сталина и Анатолия Наумовича. Они отдельно, как мухи и котлеты.
— Да я же ничего такого не имею в виду. Просто интересный подарочек ко дню рождения. Анатолий Наумович ведь был первым автором Советского Союза, изобразившим нам олитературенного вождя...
— Не первым, а одним из первых. Как персонаж, Сталин был представлен не только у Рыбакова, но еще у Солженицына и Домбровского. Кто из них сделал это раньше, тут трудно сказать, я не проводила таких исследований.
— А правда, что Рыбаков так много думал о Сталине, что овладел логикой вождя?
— Ну, это известная история, вы же знаете, он придумал выражения, которые стали потом приписывать Сталину. Например, знаменитое "Есть проблема — есть человек, нет проблемы — нет человека” — это фраза Рыбакова из "Детей Арбата", но даже в словарях это пишут как высказывание Сталина.
— Да, и еще про то, что Сталин спит в носках, тоже его выдумка. А как так получилось, что, будучи антисталинистом, он получил Сталинскую премию?
— У него была Сталинская литературная премия за производственный роман «Водители», но это было задолго до “Детей Арбата”.
— Давайте поясним для наших читателей. Сталинская премия — это как нынешняя «Большая книга»?
— Нет, нет, я так не думаю. В каждом обществе свой статус премии. На Сталинскую премию, как говорил один писатель, можно было сменить дачу, квартиру и жену. А на «Большую книгу» это не получится. Поставьте здесь смайлик, пожалуйста, чтобы ваши читатели поняли: это шутка.
Видите ли, Рыбаков был совершенно очарован двадцатыми годами, на которые пришлась его юность. Но он был абсолютный антисталинист, до конца жизни сохранивший убеждения ленинского толка. Его ведь и арестовали в свое время как комсомольца, в том числе за распространение завещания Ленина.
— Как и героя “Детей Арбата” Сашу Панкратова.
— Абсолютно.
— А мне кажется, у Рыбакова самая счастливая писательская судьба среди всех писателей России. Все к нему благоволило, и книги издавались. И даже эта отсидка в юном возрасте помогла. Он благодаря этому, как Джек Лондон, смог впечатлений набраться...
— Во-первых, большая “удача” была, что его посадили так рано. Он это сам говорил. Анатолия Наумовича арестовали в 1933 году, он был студентом, совсем молодым человеком, но он отсидел всего три года и вышел. А вот тем, кого посадили позже, пришлось значительно хуже, им уже достались лагеря и ссылки. Во-вторых, когда Рыбаков вышел, он стал менять города, чтобы его не арестовали ещё раз. То есть переезжал из города в город, накапливал впечатления, везде что-то делал, чем-то новым занимался. Это невероятно полезно для писателя... Кстати, он преподавал танцы. Он ведь совершенно замечательно танцевал.
— Правда? А вы с ним танцевали?
— Конечно, танцевала, но больше не с ним, а с его сыном, вообще-то.
— Вы, как близкая родственница, наверняка прочитали его «Детей Арбата» раньше, чем все…
—– Впервые «Детей Арбата» я прочитала еще в 1974 году. Это было за тринадцать лет до официальной публикации, после того как Анатолий Наумович убедился, что мне это можно показать. Помню, эта вещь показалась мне неожиданной, яркой, прямой, написаной иначе. Тогда ведь большая часть литературы писалась таким эзоповым языком иносказаний, а Рыбаков от него отказался и все назвал своими именами... Но текст был непредставим для публикации в начале семидесятых.
— Ну и что такого? Насколько я знаю, “Дети Арбата” задолго, еще в начале шестидесятых, были объявлены к публикации в “Новом мире”.
— Знаете, это старая история про то, что в нашем государстве на свободу дается три минуты. Эти три минуты были использованы в «Знамени» для того, чтобы опубликовать некрасовские «В окопах Сталинграда». Спустя два года представить себе, что “В окопах...” напечатают, было уже невозможно: время изменилось стремительно. Так и с “Детьми Арбата”. Понятно, что Анатолий Наумович надеялся, что оттепель продлится и он успеет опубликовать «Детей Арбата». Но оттепель медным тазом накрылась...
— А он верил, что...
— Верил. Мы много с ним говорили, и он никогда не сомневался, что роман будет издан. Причем, знал, что издадут его именно в нашей стране. В какой-то момент рукопись хотел вывезти кто-то из дипломатов, кажется, шведский, но Рыбаков был против того, чтобы роман издавался на Западе. Он всегда говорил, что пишет для читателя, живущего здесь.
— В восемьдесят седьмом году, в перестройку, роман стал супербестселлером. Он вышел в “Дружбе народов” каким-то нереальным тиражом.
— Один миллион восемьсот тысяч экземпляров, если быть точными. Я тогда работала в “Дружбе народов” и хорошо помню мешки писем, которыми нас заваливали читатели после выхода романа.
— И при этом вы все равно считаете, что роману недодали?
— Конечно, недодали. Я думаю, это касается не только Рыбакова. Читатели недочитали, недоусвоили ни Солженицына, ни Гроссмана, ни Домбровского, ни пастернаковского «Доктора Живаго»... Так получилось. В какой-то момент словно бы плотину прорвало с золотым фондом запрещенной русской литературы, накопленной за пятьдесят лет. Всего было слишком много, и чтение поэтому было быстрое и поверхностное. Мы многое не усвоили, не переварили, не поняли того, о чем предупреждал Рыбаков в “Детях Арбата”.
— Да ну, а мне кажется, это не из-за того, что роман был издан в перестройку, а не в оттепель. Светлана Алексиевич, например, пришла к выводу, что литература вообще ничему не учит. В своей Нобелевской лекции она процитировала Чаадаева, сказав, что Россия — пространство тотальной амнезии...
— Сам Анатолий Наумович иначе считал. А что касается России, то она разная. Есть, например, Россия литературная, в ней с памятью все хорошо. К чести русских писателей, они написали историю нашей страны в тот момент, когда историки этого не смогли сделать. Они фиксировали то, что происходило, и когда стало можно это напечатать, — предъявили нам все, что хранилось в столах, в архивах, что было спасено и вывезено за рубеж. Писатели свой подвиг совершили, теперь дело за читателем.
— ... Которого нет...
— А это уже реальная катастрофа сродни демографическому кризису. У нас вымирает читатель, тем более внимательный.
— Вы сказали, что Рыбаков до конца жизни не раставался с социалистическими убеждениями, а зачем тогда эмигрировал в Нью-Йорк?
— Да он не эмигрировал и не хотел эмигрировать. Он несколько месяцев в году жил в Америке, а потом возвращался домой. Дело в том, что еще во время ссылки Анатолий Наумович обморозил легкие. Здешняя столичная зима ему совершенно не подходила, нужно было менять климат, и как раз наступил такой прекрасный момент, когда авторам стали нормально платить... наше авторское агентство перестало отбирать все гонорары… И тогда как раз его роман «Тяжелый песок» издали чуть ли не в пятидесяти странах, да плюс «Детей Арбата» перевели на 52 языка… В общем, ему хватило денег, чтобы купить квартиру в Нью-Йорке, тем более что и переводчица его там жила. А потом он очень подружился с Соломоном Волковым. Они часто встречались, беседовали. О чем? Их беседа была опубликована в "Дружбе Народов", не поленитесь прочитать.
Когда я приезжала на конференции в США, часто останавливалась в его квартире на Бродвее. Сначала, когда я узнала, где он живет, подумала: о боже мой, чем там можно дышать. Но оказалось, Бродвей — это не то, что мы себе напредставляли. Это улица типа бульвара, усаженная зелеными деревьями. И, что интересно, там Анатолий Наумович жил так, как если бы находился не в Нью-Йорке, а у себя в Переделкине. Он первую половину дня работал, а вечером, во второй половине дня, выходил на небольшую прогулку. Этот рабочий ритм сохранился до последних дней.
— В свое время жена Бабеля тоже уехала в Америку и здорово продлила себе жизнь.
— В Америке очень хороший врач сделал Рыбакову операцию на сердце, но я не думаю, что Америка ему жизнь продлила. В конце концов он и умер в Нью-Йорке от эмфиземы легких.
— Осталось ли после него что-то неопубликованное?
— Счастливая писательская судьба. Неопубликованы разве что записки. Он ведь все фиксировал, даже телефонные разговоры. У него возле телефона всегда лежал такой календарь старинного образца, перекидной... И он там обязательно делал пометки.
— Может быть, к юбилею писателя стоило бы издать?
— Знаете, я думаю, что целесообразнее было бы переиздать его последнюю книгу “Роман-воспоминание (Мой ХХ век)”. Анатолий Наумович был счастлив, что эта книга успела выйти при его жизни, но сегодня она стала библиографической редкостью и купить негде. Но я уже говорила и еще раз повторю, что к юбилею писателя правильно было бы совершить читательский подвиг. Нужно перечитать Рыбакова. И, может быть, не столько “Детей Арбата”, сколько роман “Тяжелый песок”, книгу почти что о сегодняшних событиях, лучший его роман, я считаю.
СПРАВКА "ИЗВЕСТИЙ"
Вечер памяти Анатолия Рыбакова "Чтобы написать — надо писать" состоится в Доме-музее Герцена 28 января в 19 часов вечера по адресу Сивцев Вражек, 27.
