Как известно, независимость Украины в 1991 году провозгласили в годовщину Варфоломеевской ночи. Долгое время это казалось всего лишь забавным, ибо нельзя было найти прямого сходства между, с одной стороны, кровавой резней, ужаснувшей и Иоанна Грозного, и католических польских магнатов, а с другой стороны, единогласным провозглашением независимости государства, которое при всех проблемах более двух десятилетий мирно решало политические споры.
Однако, похоже, причуда календаря не была случайна: современная Украина весьма походит на Францию времен религиозных войн. Похожи — непримиримость и убежденность сторон, приверженцы майдана всегда рассуждали о федерации, как католики — о ереси. Похоже и соотношение сил — на неподконтрольных Киеву территориях Донбасса проживает более 4 млн человек, то есть примерно 1/10 населения страны. Гугенотов во Франции было тоже порядка 10% , во всяком случае такую цифру называл король Генрих IV. В этих цифрах вряд ли стоит сомневаться, поскольку до вступления в должность сам монарх был гугенотом и говорил о 10% как раз в момент урегулирования конфликта.
Это урегулирование оказалось успешным благодаря Нантскому эдикту именно этого короля (1598), и данный эдикт во многом напоминает Минские соглашения, правда, идет дальше них. Ведь в документе шла речь не только о веротерпимости в масштабах всей страны, но и о фактической автономии протестантов на контролируемых ими территориях. Так, гугенотам были оставлены на 8 лет (но затем эти сроки неоднократно продлевались) 200 «мест безопасности», такими словами в документе именовались крепости и укрепленные замки, подконтрольные им на момент эдикта (в основном они располагались на юго-западе Франции). При этом их гарнизоны содержались из бюджета, а их начальники подчинялись гугенотам.
Гугенотская армия сохранялась за государственный счет для гарантии свободы вероисповедания. Другой гарантией стало равноправное представительство протестантов в составе высших судов, именовавшихся тогда во Франции парламентами.
Собственно, за такую автономию гугеноты и боролись несколько десятилетий. Так, понятие «места безопасности» появились еще в Сен-Жерменском мирном договоре (1570), который, однако, не был реализован, как и многие другие мирные соглашения.
В том же, что происходило за время этих войн, также много сходства с Украиной. Принято говорить, что с протестантами боролась так называемая католическая реакция. При этих словах обычно представляют фанатичных ограниченных людей, чуждых тому, что ныне принято считать демократией и прогрессом.
Однако это представление справедливо только относительно фанатизма — во Франции он вполне сочетался с демократизмом. Именно во время религиозных войн вновь стали собираться Генеральные штаты, сословно-представительский орган, прообраз нынешних парламентов. Депутаты штатов в большинстве своем были непримиримо настроены к еретикам и в то же время стремились к тому, что современным языком надо назвать демократическими реформами.
Фактически французские Генеральные штаты того времени очень напоминали нынешнюю Верховную раду, пришедшую к власти на волне евромайдана.
Генеральные штаты 1576 года, заседавшие в Блуа, с одной стороны, требовали полностью уничтожить протестантизм, отменить все права, данные гугенотам по последнему мирному договору, а с другой стороны, высказывались за то, чтобы решения штатов стояли выше королевских указов и не могли отменяться монархом. Звучали голоса и том, чтобы народные представители участвовали в назначении министров. Но еще большей популярностью пользовалась идея о праве народа объявлять тиранами и низлагать и даже убивать их.
То есть с неугодными монархами можно было поступать так, как через четыре с лишним века спустя на Украине поступили с Януковичем.
Да, Генеральные штаты не принимали постановлений о праве народа на революцию. Однако интеллектуальная элита в лице Сорбонны заявила в 1589 году, что французский народ свободен от своей присяги королю и имеет право взяться против него за оружие. Это даже с поправкой на эпоху было куда похлеще появившегося в начале 2012 года стихотворения Юрия Винничука (дважды лауреат премии ВВС за лучшую украинскую книгу года) с непечатным названием и изображением Януковича с головой виде мишени.
Правда, и деяние Генриха III было похлеще заточения Юлии Тимошенко. Он организовал убийство герцога Гиза, который, говоря современным языком, был главой партии войны и крупнейшим олигархом того времени. Впрочем, опять-таки надо делать поправку на эпоху — не в первый и не в последний раз король Франции оказывался организатором политической расправы. Но никогда расправа не вызывала таких последствий — ведь сам монарх через семь месяцев был убит католическим фанатиком Жаком Клеманом.
Отношения между французскими королями и воинствующими католиками во главе с Гизами имеют сходство как с отношениями президента Порошенко с олигархами, так и с борьбой партий мира и войны в украинском руководстве.
Монархи и Гизы часто выступали против еретиков единым фронтом, но, с другой стороны, королей тяготило влияние воинственных фанатичных аристократов, которые располагали частными армиями, и как раз эти армии неоднократно срывали мирные договоренности. Сходство этих армий с добровольческими батальонами очень велико, хотя последние и были номинально вписаны в украинские силовые структуры.
Правда, в случае с Украиной различия между партиями войны и мира пока выглядят преувеличенными. Объективно политическая эволюция Порошенко уже в течение полугода президентства привела к тому, что его взгляды стали неотличимы от взглядов премьера Яценюка. С парламентскими же радикалами у президента объективно сугубо тактическое расхождение в вопросах войны и мира, но борьба за электорат и параноидальная подозрительность побуждает радикалов подавать эту разницу как нечто большее.
Различие между Порошенко и последними королями династии Валуа во многом обусловлено природой их прихода к власти. С одной стороны, человек, победивший на выборах благодаря революции, с другой — монархи по праву рождения. А вот если бы в конце XVI века Францию возглавлял правитель, избранный Генеральными штатами, представлял бы он партию мира?
Впрочем, после трех с лишним десятилетий войны Генеральные штаты тоже внесли вклад в мир, вступив в переговоры с Генрихом Наваррским, который по тогдашнему праву выглядел наиболее легитимным претендентом на престол. Эти переговоры вдохновили его снять главное препятствие к трону — принять католичество. С воцарением Генриха IV представительная демократия в лице Генеральных штатов исчезла, но об этом вряд ли особо жалели, ибо эти протопарламенты обычно собирались в кризисные моменты, а в стране установился долгожданный мир.
Нантский эдикт был революционным актом для своего времени, когда везде считалось, что религия короля должна быть вероисповеданием его подданных. Для урегулирования украинского кризиса никаких столь же революционных актов не требуется — есть хорошо зарекомендовавший себя опыт Македонии, Северной Ирландии, Испании, Южного Тироля. Есть, наконец, Минские соглашения.
Однако, с другой стороны, есть обстоятельства, из-за которых Нантский эдикт выглядит менее сложным делом, чем установление мира в Донбассе.
Так, во Франции для всех сторон конфликта сильная французская государственность была самоценной. Несмотря на десятилетия войны и помощь Англии и немецких протестантов (в том числе и солдатами), гугеноты так и не стали сепаратистами. Хотя теоретически предпосылки для этого имелись, и не только религиозные. Например, Лев Гумилев рассматривал гугенотство как специфическое субэтническое движение, свойственное в основном южной Франции.
Но не обсуждались всерьез ни присоединение к протестантской Наварре, чей властитель и был главой гугенотской партии, ни переход под покровительство Англии, притом что оплотом гугенотства был юго-запад Франции, который немало веков принадлежал британской короне.
Протестанты хотели оставаться во Франции, но на своих условиях, гарантирующих их свободное развитие. Донецк и Луганск тоже официально хотят остаться в Украине, но также на своих условиях. А вот между тогдашним французским большинством и нынешним большинством украинским различий побольше. Французские католики использовали помощь Испании, но у них не было идеи слияния всех католических стран в единую империю, где папа римский занимал бы то же место, что сейчас занимают Юнкер, Туск и Могерини вместе взятые — фактически ведущую роль играла бы сильнейшая на тот момент держава — Испания.
А в постмайданной Украине строят сильное самодостаточное государство, а проводят евроинтеграцию, важнейший элемент которой — передача властных должностей иностранцам, что якобы должно служить гарантией от коррупции. Эта идея становится на Украине такой же навязчивой, какой была в свое время у утопистов идея изъятия детей из семей для общественного воспитания.
Еще важнее то, что в религиозных войнах спор был в основе своей о вере, а не о политике, а религия все-таки остается в основе своей делом индивидуальным. Поэтому обычный, не слишком фанатичный французский католик мог думать: «Сколь уже можно воевать. Пусть живут рядом эти еретики-гугеноты, им на том свете всё равно воздастся, а я буду благочестиво верить и получу вечное блаженство».
В случае с Украиной аналогичная логика не проходит. Приверженцы евромайдана искренне думают, что необходимость считаться с интересами представителей русского мира на Украине помешает борьбе с коррупцией, правам человека и прочим европейским ценностям, которые можно получить только на этом свете, но которые куда важнее райского блаженства.
И конфликт продолжается. Ибо разрушительный потенциал политтехнологии под названием «европейские ценности» побольше, чем у Варфоломеевской ночи.
