В прошедшее воскресенье Иосифу Бродскому исполнилось бы 75 лет. Словно бы в аккурат к этой дате издательство «Молодая гвардия» в малой серии ЖЗЛ издала новую биографию великого русского поэта авторства одного из ведущих российских критиков — Владимира Бондаренко.
В ЖЗЛ уже выходило жизнеописание Бродского в версии его друга и такого же эмигранта, как и он, — поэта Льва Лосева. И надо сказать, что это очень хорошая, интересная и достойная книга. Зачем же в таком случае издательству понадобилось напечатать еще одну биографию патриота Васильевского острова?
Просто критик Бондаренко поставил перед собой амбициозную и благородную цель — вернуть наконец-то последнего российского нобелевского лауреата русскому народу, разбив либерально-западнический миф о нем как о безродном космополите, как о потенциальном «оранжевом», «майдауне» и «укропе».
Этой книгой Владимир Григорьевич как бы хочет заставить западников добровольно снять со своего иконостаса икону Бродского, аргументированно и уверенно доказывая, что там ей не место. И «Молодая гвардия» согласилась в этом помочь критику-патриоту.
Надо сказать, что у Бондаренко до этого в ЖЗЛ вышла книга о Лермонтове с подзаголовком «Мистический поэт», а сейчас он работает над биографией Игоря Северянина.
Я помню, что Бродского стали «возвращать из эмиграции» в начале горбачевской перестройки. Массовый читатель узнал о нем из публикации в перестроечном «Огоньке», где впервые были напечатаны отрывки из «стенограммы» суда над Бродским за «тунеядство» авторства журналистки Фриды Вигдоровой. Именно благодаря этой статье в журнале, который из номера в номер рассказывал о жертвах сталинских репрессий, в массовом сознании и закрепился миф о поэте как о жертве советской власти.
Перестроечная пресса таким образом подавала его биографию: поэта посадили, отправив в ссылку на Север; постоянно подчеркивались его еврейство и советский «государственный антисемитизм», не дававшие реализоваться поэту на родине; на Западе чуть ли не во главе с самим Сартром началась кампания в его защиту; из ссылки вернули, но не давали публиковаться в СССР, потом вынудили к эмиграции.
Бродский селится в самой главной стране «свободного мира»; он осуждает вторжение советских войск в Афганистан; поддерживает на митингах и в прессе польскую «Солидарность»; возвращаться в Россию не хочет; любит русофобскую Польшу и ее поэтов; пишет эссе по-английски...
В общем, у любого читателя после такого смыслового ряда никакого другого представления о Бродском, кроме как о безродном космополите, тяготеющем к англосаксонскому мифу, появиться не может.
И так было, в общем-то, до второй половины 1990-х, пока сначала в Киеве, а потом и в Москве не было опубликовано его знаменитое стихотворение «На независимость Украины».
Кстати, Бондаренко также приложил руку к знакомству с последним русского читателя, опубликовав его в своей газете «Дни литературы» (параллельно с ним это сделал Эдуард Лимонов в «Лимонке»).
И тут все либералы-западники притихли.
Поэт посылает «хохлов» на три буквы, на стороны все четыре, отождествляет себя с «кацапами», пророчествует, что когда «хохлам», отказавшимся от бремени Империи, придется помирать, царапая край матраса, то будут они цитировать не брехню своего Шевченко, а строки из Пушкина.
Такое «поведение» безродный космополит позволить себе не может...
Скандал либералы не устраивали, чтобы не поднимать шума. Просто или игнорировали этот «проступок», или говорили, что это всё апокриф или пародия на патриотические квасные стихи.
Но авторство Бродского в итоге подтвердилось. Мало того, появилась аудиозапись чтения стихотворения в одном из американских университетов.
И что теперь со всем этим делать?
Критик Бондаренко отвечает своей книгой этим товарищам: возвратить поэта «на место», где он должен быть по праву, то есть русскому народу.
В своей книге Владимир Григорьевич приводит следующие аргументы в защиту своего тезиса о сознательной русскости поэта.
Во-первых, он родился в семье советского офицера, капитана третьего ранга Александра Бродского. В свое время поэт даже хотел поступить в военное училище, где готовят подводников. Семья была советской: в ней упрекали сына в том, что тот читает американца Дос Пассоса, а не обязательного Тургенева. В эмиграцию уезжать не хотели.
Семья хоть и еврейская, но никакого отношения к иудаизму не имела. Мало того, мать поэта — Мария Моисеевна — в советское время открыто носила крестик. Бродский всегда говорил о себе как о «плохом еврее». Категорически отказывался ехать в Израиль.
Бондаренко описывает случай, когда Бродский отказался во время турне по Америке выступать с чтением стихов в арендованных залах при синагогах. Хотя ничего такого зазорного в этом не было. В них выступали и Вознесенский с Евтушенко, и сам критик Бондаренко. Там дешевле аренда.
Бродский не хотел ассоциации себя с еврейством не потому, что стыдился этого (он всегда подчеркивал, что он этнический еврей, и был категорически против антисемитизма), но он, во-первых, просто культурно не чувствовал себя евреем, а во-вторых, хотел раствориться именно в русской культуре — как в одной из главных мировых культур.
В-третьих, он считал себя человеком и поэтом Империи, а не местечковой культуры.
На имперскость поэта наложил отпечаток и его родной Питер, его архитектура, его имперский миф. Отсюда и неоклассицизм поэзии Бродского.
Бондаренко рассказывает примечательную историю о своей встрече с поэтом в 1967 году. В то время Владимир Григорьевич, учась в Ленинграде, был поэтом-авангардистом. Через Евгения Рейна он познакомился с Бродским, который для Бондаренко в ту пору был консерватором в поэзии, и попросил дать оценку его авангардистским стихам. В своих знаменитых «полтора комнатах» на Литейном будущий нобелевский лауреат так интеллигентно «деконструировал» поэзию Владимира Григорьевич, что последний отказался от поэтической карьеры.
Так современная Россия получила одного из лучших своих критиков.
Бродский был христианином. Мало того, православным. Бондаренко рассказывает нам о его крещении в Череповце, где он был в эвакуации с матерью. Мария Моисеевна рассказала своей подруге, а та, в свою очередь, питерскому поэту Виктору Кривулину о том, что няня маленького Иосифа по имени Груня покрестила ее сына в одной из церквушек.
Бондаренко съездил в Череповец и установил, в какой именно церкви это могло произойти.
Факт православного крещения, по словам критика, обычно замалчивается либералами-западниками. Кстати, из-за того, что и сам Бродский, носивший православный крест (есть соответствующая фотография), об этом никому не рассказывал, ему после смерти было отказано в погребении на православном участке кладбища в Венеции, так как не могли точно сказать, был ли он крещен.
В пользу сознательно выбранной русскости поэта говорит, как считает Бондаренко, и написанное в 1960-х стихотворение «Мой народ», которое Ахматова считала гениальным, а либералы посчитали «паровозиком», который бы позволил поэту войти в официальную русскую литературу.
Бондаренко возражает: зачем Бродскому нужен был этот «паровозик», если его и так не печатали.
В эмиграции Бродский всегда вел себя как патриот, дав отпор писателю-русофобу Милану Кундере, написавшему, что это чуть ли не Достоевский виноват в том, что советские танки в 1968 году вошли в Прагу. Бродский напомнил «чешскому быдлу» (это определение он дал Кундере в интервью Адаму Михнику), что именно в «Бесах» Федор Михайлович дал первый бой в мировой литературе революционерам, а Маркс родился в Европе, а не на Волге.
Также в 1988 году в Лиссабоне на писательском форуме именно Бродский вступил в бой в восточноевропейскими писателями-эмигрантами, обвинявшему Россию в природном империализме, а не тогдашние советские писатели Толстая и Ким, занявшие извинительную позицию.
Бондаренко в интервью мне сказал, что ему влетит за биографию Бродского и от патриотов, которые упрекнут его за то, что он тащит «либерала» в патриотический лагерь, и от либералов-западников за то, что вернул Бродского русским.
Но мы-то, читатели, в накладе от этого не останемся.
И последнее, что интересует именно меня: с кем был бы сегодня поэт Бродский? С «укропами» или с «колорадами», к которым я отношу и себя? С постмайданным фашистским Киевом или с кровоточащим русским Донбассом?
Лично я думаю, что поэт был бы с нами. Его смело можно называть «поэтом-ватником». Прочитав книгу Бондаренко, я больше чем уверен, что будь бы жив Бродский сегодня, он непременно написал бы новый шедевр «На независимость Новороссии», окончательно порвав «шаблоны» либералам-западникам.
