«Вам даже захочется подвигать мышкой, но это бесполезно»

В Москве продолжаются гастроли знаменитого театра марионеток Резо Габриадзе. Контролировать процесс знаменитый драматург доверил своему сыну Лео (известен как режиссер «Елок»). Младший Габриадзе рассказал корреспонденту «Известий» о своем новом американском кинопроекте, тизер которого так напугал подростков, что многие уже удалили со своих компьютеров скайп. 

— Говорят, вы сейчас всё больше в Америке, а в Москву приехали всего на неделю.

— Это правда. В Штатах мы с Тимуром Бекмамбетовым сейчас завершаем работу над фильмом, так что приходится проводить много времени там. В Москве же у меня сразу два дела: съемка нового рекламного проекта и гастроли театра Резо Габриадзе.

— В чем суть второй вашей миссии?

— Стараюсь по возможности помогать папе. К сожалению, в этот раз отец не смог приехать сам: у него проблемы со здоровьем, он лечится в Германии, но очень переживает за гастроли. Я убедился, что всё проходит хорошо: билеты проданы, даже есть ажиотаж из-за скромных размеров театральной площадки. Принимают очень хорошо, за что огромное спасибо столичной публике. В дальнейшем планируем доехать до Воронежа и Санкт-Петербурга. Воронеж нас тоже как-то особенно пригрел.

— А новые города осваивать не будете?

— Театр маленький, так что стараемся выбирать те места, где нас знают: большой стадион мы собрать не можем.

— Вы сказали, что в США работаете над фильмом — речь о хорроре Unfrended?

— Да. Это была идея Тимура: снять такое кино, где всё происходило бы непосредственно на рабочем столе компьютера. Сценарий на английском языке, так что и съемки тоже прошли в Штатах, при участии компании Universal. Мы уже делали тестовые показы, но на самом деле работа еще продолжается. Премьера будет в апреле: 17-го числа фильм выходит в прокат в Америке.

— А в России вы его показать планируете?

— Мы приступили к переводу на разные языки, в том числе и на русский. Но я пока не знаю, сколько времени займет этот процесс. Надеюсь, что ленту увидят и россияне — особенно те, кто пользуется компьютером, это ведь про них.

— Российский зритель помнит вас как режиссера комедий — «Выкрутасы», «Елки-2», «Елки-3»…

— В кино главное — все-таки история, а не жанр. В отличие от России, где этот жанр еще весьма молод, в Голливуде он уже обрел свое место, полностью сформировался. В каком-то смысле, хоррор — вообще самый американский жанр. Но наш фильм интернационален, его смогут понять все активные пользователи интернета, электронной почты, скайпа. Представьте себе, что на киноэкране вы видите свой обычный рабочий стол. С обычными программами, знакомым всем значком скайпа. Раньше всё, что снималось про компьютер, все-таки дополнялось фантазией разработчиков относительно программ, дизайна и т.д. При просмотре нашего кино вы видите лишь свой рабочий стол, как будто кто-то влез к вам в компьютер, и вы не можете с этим ничего сделать. Никаких наездов камеры, ничего киношного — всё как в жизни. Вам даже захочется подвигать мышкой, чтобы помочь герою. Но это бесполезно.

— Какой ужас.

— Надеюсь, что будет действительно ужас (смеется). Во всяком случае, это захватывающее зрелище. Из всех, кто уже посмотрел наш фильм, никому не было скучно.

— Может, Unfrended лучше смотреть дома, на экране компьютера?

— Так тоже будет хорошо, но нам важно, что еще никогда маленький экран компьютера не растягивали до таких размеров.

— В фильме речь идет о самоубийстве девочки-подростка из-за анонимного пользователя, выложившего в сеть неудачное видео с вечеринки. Вы рассчитываете на какой-либо морализующий эффект?

— Фильм вышел в какой-то степени социальным, это верно. Но учить людей морали нам не хочется, лучше пусть они сами делают для себя какие-то выводы. Ведь фильм про молодежь, а читать ей нравоучения — дело неблагодарное. Пусть учатся сами.

— У вас в подростковом возрасте была другая школа — съемки в «Кин-дза-дзе». 

— Да, мой отец писал к нему сценарий. Но почему именно мне так повезло, что я снялся в роли скрипача, до сих пор не знаю. Георгий Данелия устраивал масштабный кастинг, приезжал в Тбилиси, ходил по школам. Наверное, дело в моих больших глазах. Но в итоге в свои 15–16 лет я прошел двухгодичную школу на съемочной площадке. То, что я увидел изнутри эту кухню, что в итоге, наверное, и привело меня к кино. Хотя больше я все-таки занимаюсь рекламой.

— Чем она вам так интересна?

— Реклама — это спринтерский забег, а кино — марафон. В рекламе всякий раз перед тобой стоят новые задачи, а значит, есть возможность попробовать новые стили. К тому же, съемка рекламного проекта длится месяц, в отличие от двухгодичного съемочного процесса в кино. Можно снять продукт и сразу увидеть, что получилось, а не ждать результата мучительно долго.

— Но ведь телезрители, когда начинается реклама, предпочитают переключать канал. Вам не обидно?

— Это правда, рекламу мало любят. Но если любишь телевидение, то надо любить и рекламу, поскольку одно без другого быть не может. Я, конечно, извиняюсь, если моя работа прервала просмотр какого-то хорошего фильма, но важно понимать: без рекламы его вообще не смогли бы показать.

— Сейчас часто спорят о том, нужно ли финансировать коммерческое кино.  

— За всю отрасль я не стал бы говорить, но могу сказать одно: кинематографический процесс очень сложен, и любая помощь, которую получат мои братья по кино, нужна и приятна.

— А как вы относитесь к тому, что в России зритель гораздо больше ходит на голливудское кино, нежели на отечественное?

— Надо просто хорошие фильмы делать, и тогда будут ходить на них.