В ночь с 30 на 31 января 2015 года в Москве сгорело здание фундаментальной библиотеки Института научной информации РАН. Пламя — без преувеличения — поднималось до небес, гарь, по свидетельствам местных жителей, ощущалась даже на неблизком к месту пожара проспекте Вернадского.
Немногословные хроникальные сводки спешат уверить общественность в том, что книжные фонды практически не пострадали. Однако вместо первоначально упоминавшихся 14 млн единиц хранения в тех же сводках начали говорить уже о 10 млн единиц. Возможно, остальные четыре миллиона книг и документов исчезли в результате медийной усушки и утруски (СМИ любят сокращать), но, возможно, именно четыре миллиона и должны были исчезнуть в результате пожара. В любом случае постфактум всегда можно сказать, что медиа хуже пожара: убавят или прибавят — недорого возьмут.
Такие же проблемы возникают и с обсуждением причин возгорания. Первоначально указанная цифра площади пожара в две тысячи метров сократилась до одной тысячи. При этом официальной стала бытовая версия возгорания, связанная, как водится, с неполадками электропроводки (наблюдатели говорят другое — для пожара на такой площади нужен чуть ли не напалм).
Представители пожарной службы даже вспоминают о том, что пару лет назад, в 2013-м, даже выносили замечание сотрудникам библиотеки по поводу состояния кабельных сетей. Трудно не обратить внимание на то, что тон, которым это произносится, больше соответствует обстоятельствам пожара в рядовой жилконторе, где могли сгореть несколько десятков домовых книг, а не книгохранилищу с фондами документов и периодики, имеющими мировое значение.
Все это очень быстро подхлестнуло охочих до сплетен москвичей. Одни стали пересказывать слухи о том, что в библиотеке сгорели протоколы каких-то то ли советских, то ли антисоветских мудрецов. Другие стали искать причины пожара в происках застройщиков, облюбовавших респектабельное место в районе метро «Профсоюзная» («Там деловой центр будет, или торговый комплекс, или дом элитный. В общем, что-то будет!»).
Старожилы могли бы догадаться, что в основе этих версий памятная история огромного книгохранилища, возводившегося по соседству со зданием ИНИОНа, рядом с «Новыми Черемушками». Один из самых монументальных долгостроев брежневской поры был окончательно возведен уже в конце девяностых, однако получил совершенно иное назначение, превратившись в московский аналог шанхайского рынка, в котором нашлось место и магазинам, и конторам.
Произошло это без пускания «красного петуха» и вообще, как говорят в таких случаях, без пыли и шума. В несчастье, случившемся с ИНИОНом, легко увидеть более драматическое эхо того же самого перепрофилирования, выразившего то, что называется духом времени. Любители политических аналогий вспоминают в связи со случившимся о пожаре в Манеже, произошедшем во времена лужковского «царства на Москве» и совпавшем со вторыми выборами президента Путина.
Тогда высказывались гипотезы, в которых усматривалась связь между уничтожением памятника Отечественной войне 1812 года и попыткой срыва выборов президента. По прошествии времени это мнение вряд ли способно убеждать: пожар в Манеже выглядит скорее пиротехническим спецэффектом, чем угрозой общественно-политическому порядку.
Если и говорить об аналогиях, то они должны касаться не функций самого пожара, а функциональной роли того, что горит. Как утверждал Ф. Ницше, важен вопрос не о том, какой болезнью страдает человек, а кто именно оказался больным. Точно так же и в данном случае: важно не то, что загорелось очередное большое здание, а то, что сгорела именно библиотека.
За пару недель до того, как сгорел ИНИОН, предметом публичного внимания стала участь Российской государственной библиотеки, которую, несмотря на переименование, москвичи преданно называют Ленинкой. Речь шла о проекте переноса к 2019 году Ленинки со всеми ее фондами за пределы МКАД, в поселок Коммунарка.
Милостью начальства к этому времени в Коммунарку планируют провести метро, готовое увезти любителей книги в своих голубых вагонах куда подальше из центра. При том, что неподалеку от существующего здания главной национальной библиотеки есть пространство для сооружения дополнительных зданий, авторы проекта соблазнились коммерческими выгодами от освоения пространств с видами на Кремль.
На месте библиотеки должны возвести то ли люксовую гостиницу, то ли не менее люксовые апартаменты. Попутно с плана Москвы должен был быть стерт ластиком старорежимный по нынешним временам шедевр архитекторов Щуко и Гельфрейха (украшенный скульптурными портретами с трудом узнаваемых, несмотря на подписи, деятелей науки).
В том, что случилось с ИНИОНом, трудно не увидеть отголоска всех этих планов. Перефразируя пословицу: то, что не умеете хранить, будет у вас отнято, чтобы было о чем поплакать.
Проект переноса центральной библиотеки страны из центра за город войдет в учебники по градостроительству и урбанистике как пример джентрификации наоборот.
Джентрификация предполагает повышение статуса определенной части городского пространства, что, однако, ни в коем случае не сводится к простому повышению его капитализации (которая так по сердцу нынешним и бывшим хозяевам российской столицы). Речь идет о превращении «территории» в «среду».
Территория, даже если она, как пельмень фаршем, начинена фешенебельными сооружениями, остается необитаемым островом, если не избавляет всех попавших на нее горожан одновременно от стеснения и стесненности. Когда это избавление происходит, территория уже больше не территория, а среда.
Библиотечные сооружения, совмещенные с медиатеками, музеями, местами для непринужденного разговора и прогулок («горожанин» синоним «фланера»), являются одним из основных элементов, делающих среду средой. Отличие среды в том, что она не фрустрирует горожанина воплощенным в камне культом роскоши, отличающим новомосковские нравы. Напротив, среда позволяет горожанину — хотя бы частично, хотя бы на время — почувствовать себя буржуа.
Прописное московское радушие должно, казалось бы, трансформироваться в эту гостеприимность с видами на волшебное преображение, источаемую уже не людьми даже, а самими пространственными объектами. Стоит ли говорить о том, что ничего подобного не произошло.
Ленинка не просто отправляется в ссылку сама по себе. Ее возможный переезд символизирует то обстоятельство, что в ссылку отправляют библиотеки, перестающие быть центральным — для столицы принципиальна именно эта центральность — элементом городской жизни. И главное: вместе с библиотекой в ссылку отправляются и все посетители библиотек, все читатели.
Война со сталинизмом на улицах Москвы оборачивается войной с этой категорией людей. Одновременно это война неофеодальной помпезности со сталинским буржуазным «удобством» (превращать неудобное в удобное, как подмечает Р. Барт, является главнейшей способностью буржуазного кода).
Но что же все-таки ИНИОН?
Пожар в нем, стоит повториться, представляет собой почти мистическое следствие планов по интернированию Ленинки из «города» в «область» (пусть и называемую для красоты Новой Москвой). Но дело не только в этом. Речь идет о предупреждении, указывающем даже слепцу, что этого делать не надо.
В конечном счете есть мнение, что на ход мировой истории, какой мы ее знаем, повлияли только две вещи.
Во-первых, создание в Александрии знаменитой не весь мир библиотеки и Мусейона (по-русски — музея), где семьдесят два мудреца занялись переводом на греческий, а фактически написанием священных текстов библейской истории. В результате, по преданию, был создан, слово в слово, один текст.
Во-вторых, уничтожение Александрийской библиотеки, приписываемое то римлянам, то христианам, то арабам. В любом случае с разграблением и сожжением библиотечного фонда тогдашней цивилизации не только исчез корпус древних знаний, но и оказался под вопросом принцип общественного доступа к этим знаниям. Каким бы сомнениям ни подвергался сам факт существования библиотеки, ее полулегендарное присутствие в истории свидетельствует об укладе жизни, который соотносился со свитком, испещренным письменами.
Исчезновение библиотечного хранилища означало исчезновение этого уклада жизни.
Случай с библиотекой Института общественных наук ставит нас перед угрозой такого же исчезновения. Библиотека возникла как учреждение при Социалистической академии, пожар в ней олицетворяет окончательное прощание с эпохой социализма. Но не только это. Самой драгоценной частью фондов библиотеки ИНИОНа служит периодика разных стран и народов.
Как некогда древний папирус, газета соотносится с определенным укладом жизни. Это уклад эпохи, когда индустриализировалось производство. Теперь мы окончательно вступаем в другую эпоху — на смену эпохе индустриализации производства пришла киборгизация сознания.
