«Доктора стараются не рассказывать, когда и чего мне еще ждать»
С 4 по 9 июля у художественного руководителя балета Большого театра Сергея Филина ответственные дни: в ГАБТе премьера «Укрощения строптивой» в постановке Жан-Кристофа Майо. А неделей раньше Филину пришлось укрощать непростые личные обстоятельства. О своем самочувствии и планах на будущее худрук рассказал корреспонденту «Известий».
— Как чувствуете себя сейчас? И вообще что произошло? Было сказано, что Филин госпитализирован с отеком Квинке, далее информация поступала противоречивая.
— В течение дня я не ел ничего. Съел только несколько миндальных орехов. И съел их, кстати, не один. Меня угостила наша заведующая балетной труппой Галина Степаненко, мы вместе с ней ели эти орехи. Только она осталась такой, какой была. А со мной произошли небольшие «технические» изменения. Но меня достаточно быстро вывели из этого состояния. За 43 года жизни у меня никогда не было никакой аллергии. Может быть, в связи с операциями, в связи с препаратами, которые приходилось принимать, произошли какие-то изменения в организме, к ним я оказался не совсем готов.
— Как сказалась эта история на состоянии вашего зрения?
— В Аахене мой доктор, который совершенно не был в курсе того, что произошло, сказал, что состояние глаз спокойное, стабильное. Ему даже показалось, что глаза выглядят значительно лучше. Но операции будут делать в любом случае, потому что их нужно делать. 29 сделано сейчас, и это еще не предел.
— Что еще говорят вам врачи?
— Всегда одно и то же. Ругают каждый раз. Они обязаны делать всё, чтобы оздоровительный процесс шел как можно скорее. Я не даю им такой возможности. Когда приезжаю в Аахен, то слышу: «Когда вы серьезно займетесь своим здоровьем? Вы должны относиться к себе с большой ответственностью». Но моя главная ответственность — Большой театр.
— Как в целом проходит курс реабилитации?
— Поскольку повреждение глаз серьезное, это очень сложный процесс. В основном речь идет о лечении правого глаза. Но я работаю и одним левым. Какие-то вещи ему удаются довольно неплохо. И если он будет себя вести так, как ведет, то в перспективе можно будет говорить о повышении его зрительных качеств.
— В чем вам приходится себя ограничивать?
— Для меня исключены серьезные физические нагрузки, поэтому, к сожалению, я не могу посещать балетный класс.
— Что вы делаете для поддержания себя в тонусе?
— Ничего особенного не делаю. Радуюсь и переживаю за балетный коллектив Большого театра. Работаю рядом с теми, кто погружен в свой труд.
— Сроки окончания вашего лечения известны?
— Нет. И, наверное, правильно, что я их не знаю. Сначала врачи пытались прогнозировать финал. Дорога оказалась труднее, длиннее: не все планы осуществились с положительной динамикой, а зачастую вышло иначе. Сейчас я стараюсь не задавать лишних вопросов и быть позитивно настроенным на реабилитацию. А доктора стараются не рассказывать, когда и чего мне еще ждать: делают молча свою работу, и мы потихонечку двигаемся вперед.
— Кто вам помогает?
— Многие люди. Даже сотрудники аэропортов способствуют быстрому прохождению контроля, создают комфортные условия для полета. Я уже не говорю о мужестве и силе духа моих родных и близких. Хотя я понимаю, что травма отца для детей — их травма, она останется с ними на всю их сознательную жизнь.
— Вы смогли простить виновных?
— Я простил их в ночь, когда всё случилось. В самые первые дни после произошедшего, когда я был в Москве, пригласил к себе священника. Мы долго беседовали, я исповедовался. Наверное, я простил этих людей, потому что просто не могу со всем этим жить. Я не причинил травмы никому из виновных: они не стали калеками, инвалидами. Но я не получил до сих пор самого главного ответа на вопрос: ради чего это было сделано — зачем и с какой целью?
— Как вы себе на него ответили?
— Бывают ситуации, которые остаются без ответа. Благодаря происходящему на Украине я стал несколько иначе смотреть на то, что со мной случилось. Когда люди уничтожают себе подобных, движимые непонятными идеями и задачами, на это ведь нет ответа тоже. Возможно, что и мой случай связан с человеческим фактором.
— Для вас существует жизнь до и после нападения?
— Нет. Я никак не изменился. Каким был Сергей Филин, таким и остался. Просто до этого у меня было прекрасное зрение и никаких проблем с глазами. Сейчас всё воспринимается мной как сон. Мне кажется, что это не я, что это всё происходит не со мной. Когда ты просто идешь домой из родного театра к любимой семье и вдруг случается такое, то создается ощущение, что ты еще не пришел. Я еще не вернулся домой и еще вернусь.
