«Я решил себя проверить и показал «Левиафана» Говорухину»
Вечером в воскресенье в Сочи открылся 25-й фестиваль российского кино «Кинотавр». В нынешнем году он начался буквально через несколько дней после завершения Каннского, принесшего награду за сценарий «Левиафану» Андрея Звягинцева. С продюсером «Левиафана» и президентом «Кинотавра» Александром Роднянским в день открытия сочинского фестиваля встретилась обозреватель «Известий» Лариса Юсипова.
— Нынешний «Кинотавр» — юбилейный, и вокруг него ходило много разных слухов: что фестиваль переедет в Олимпийский кластер, что он, возможно, будет последним, поскольку слишком тяжело тащить этот груз в финансовом смысле. Вы можете это прокомментировать? Начнем с того, почему не в олимпийском Сочи.
— В горном кластере, на который мы действительно надеялись, еще не открылся мультиплекс, а в Олимпийской деревне зал нужно было бы специально строить. Посему решили основной фестиваль провести там же, где он проходил предыдущие 24 года, а несколько проектов, в том числе питчинги, — на новых объектах олимпийского Сочи. Тем более всем будет интересно съездить туда, посмотреть.
Что касается бюджета, мы недавно свели его по всем годам — и цифры оказались ошеломительными: совокупный бюджет девяти фестивалей, к которым я имел отношение, с 2005 по 2013 год, составил порядка 1,2 млрд рублей, из них негосударственных — 972 млн. Речи не идет, естественно, о том, что все инвестиции только мои: в эту сумму входят и спонсорские деньги, и продажи путевок. Но, действительно, тащить фестиваль сложно, особенно если учесть, что происходит он в Сочи, а вся киноиндустрия работает и живет в Москве и Петербурге. Соответственно надо привозить кинофильмы и их съемочные группы, гостей фестиваля, журналистов, участников конкурса короткометражного кино, (который за последние 10 лет превратился чуть ли не в ключевой элемент фестиваля), людей, которые дают мастер-классы, отборщиков всех главных кинофестивалей мира.
Мы благодарны за поддержку и Министерству культуры, и городу Сочи, и Краснодарскому краю. Надеюсь, что появится еще один дополнительный партнер, который возьмет на себя часть затрат. Ведь все эти годы «Кинотавр» выполнял функцию маркетингового агентства российского кинематографа. Он собирал всех без исключения участников процесса, показывал в разных программах практически всё, что было сделано в году, и в результате стал самым большим в мире фестивалем национального кино — я не шучу: у нас 5 тыс. участников и около 100 фильмов.
— Юбилейный фестиваль открылся не полнометражным игровым фильмом, а набором из пяти короткометражек. Это что-то вроде программного заявления?
— Конечно! Ну, слушайте, 25-й фестиваль — следовательно, на открытие нужен либо какой-то невероятно значимый фильм, вобравший в себя всю историю прошедшей четверти века, либо надо зафиксировать то, что для меня очень важно: некое стремление к будущему российского кино. А более очевидного в смысле будущего, чем молодые люди, делающие первые свои короткие фильмы, просто нет. И если раньше на дневных показах короткометражек сидели считаные зрители, то сейчас залы подчас даже более заполнены, чем на вечерних премьерах полнометражных фильмов.
— Вы сказали: «Нужно иметь какой-то значимый фильм». Но ведь значимый фильм у вас есть — «Левиафан» Звягинцева.
— Он стоит на закрытии. Мне неприлично было бы, поскольку я имею к нему отношение как продюсер, ставить «Левиафана» на открытие и тем самым придавать ему значение фильма, в котором кристаллизуются все темы, контексты и сюжеты прошедших 25 лет. Хотя Андрей Звягинцев, на мой взгляд, бесспорно, стал центральной фигурой российского кино, фильм успешно прошел в Канне, вызвал огромную волну — честно говоря, сверх моих всяческих ожиданий — восхищенной прессы.
Я понимаю, что министр Владимир Мединский может не разделять точку зрения автора, но то, что Министерство культуры, равно как и Фонд кино, оказали этому фильму поддержку и дали ему состояться, мне кажется чрезвычайно важным фактором. Потому что российское кино, как написал Никита Сергеевич Михалков в поздравительной телеграмме от Союза кинематографистов, разнообразно и многолико.
— А вы сами просили Звягинцева что-то исправить?
— Нет. Хотя, честно говоря, фильм лично у меня вызывал опасения, потому что он жесткий. Но я внутренне всегда очень доверяю режиссеру, с которым работаю: так было и с Хотиненко, когда мы делали «Бесов», и с тем же Бондарчуком, и с Сокуровым. На всякий случай я решил себя проверить. И самый первый человек, которому я показал фильм еще до Канна, был Станислав Говорухин.
Это человек, категорически не воспринимающий так называемое российское «чернушное» кино, и, будучи постоянным гостем и участником «Кинотавра», всячески его критикует. И Говорухин, посмотрев фильм, сказал мне: «А что ты, собственно говоря, волнуешься? Что тут речь идет о беззаконии и творят его подчас люди, находящиеся в кабинетах с портретом президента? Ну, так мы у себя на «Народном фронте» говорим об этом более жестко».
— Признаюсь, мне очень не понравилось, что в Канне вокруг «Левиафана» возникла какая-то атмосфера кликушества. Собственно, было две группировки: наши в экстазе предсказывали «Золотую пальмовую ветвь» Звягинцеву, французы, точнее, франкоязычные — 25-летнему Ксавье Долану с его «Мамочкой». И в результате награды обоих («Левиафану» — за сценарий, «Мамочке» — приз жюри) были восприняты чуть ли не как поражение.
— Не поражение, конечно, скорее, разочарование. «Левиафану» предсказывали победу все без исключения ключевые кинематографические журналы: Variety, Indiewire, который поставил этой картине единственную во всем конкурсе оценку a+. Газета Figaro в ответ на вопрос о жанре писала: «Жанр — шедевр». Питер Бредшоу из Guardian, известный своим жестоким избиением младенцев кинематографических, вдруг пишет статью с названием «Настоящий русский шедевр» и т.д. И всё это настраивало многих на большой, большой приз. Что, конечно же, неправильно действует на участников.
— На мой взгляд, приз за сценарий тоже большой.
— Конечно. Его получали на моей памяти и Дени Аркан, и Кристиан Мунджио, и Фатих Акин — большущие фильмы, многие из которых становились потом лауреатами «Оскара». Мы понимаем, что это очень значимый приз, и абсолютно счастливы. Другое дело — конечно, российскому кино очень хочется преодолеть то обидное обстоятельство, что «золотая пальма» досталась нам лишь однажды, в 1958-м, за «Летят журавли». Но понятно было, что русской картине в нынешней ситуации жюри вряд ли решится дать главный приз.
— Решились же дать его прекраснейшей «Зимней спячке», хотя с Турцией тоже неидеально дела обстоят.
— Турция — член НАТО, и она не под санкциями.
— У меня-то четко сложилось впечатление: каннский конкурс этого года настолько силен, что теоретически любой из его фаворитов мог остаться без призов.
— Как и получилось с Дарденнами: их фильм был абсолютным фаворитом, которому пророчили «пальму», а он вообще выпал из призового расклада.
— А что с международными продажами «Левиафана»? Variety писал о 50 странах, которые уже купили права.
— Это правда. Причем фильм приобретается лучшими из независимых компаний, которые есть на рынке. В Америке, например, это Sony Pictures Classics.
— Sony Pictures Classics в качестве американского дистрибутора плюс приз Канна — это, как известно, прямая дорога к оскаровской номинации. Как думаете, Россия выдвинет «Левиафана» на «Оскар»?
— Американцы действительно считают, что шансы есть, но как отреагируют наши коллеги, российский оскаровский комитет, кто будет конкурентами — понятия не имею и думаю, что об этом говорить еще рано.
— Вопрос, который интересует сейчас многих: фильм Звягинцева покажут на закрытии «Кинотавра» — а потом его кто-нибудь увидит?
— Надеюсь, он выйдет в прокат, как мы планируем, осенью.
— А как быть с матом?
— Мы подадим на прокатное удостоверение и постараемся убедить, что фильм должен выйти именно в таком виде, но не знаю, как будет. Здесь лексика, безусловно, одна из очень важных характеристик героев: такие люди в подобного рода обстоятельствах, живущие в таких условиях, говорят ровно так. При этом, мне кажется, Андрей очень аккуратно обошелся с нецензурной лексикой, ее не слишком много.
— Вернемся к «Кинотавру». Вы видели все фильмы, представленные в конкурсе?
— Да.
— Какие ощущения?
— Это интересно, и не просто потому, что там восемь женщин в конкурсе. Мы их отобрали не для процента и не для реализации вековой мечты председателя каннского жюри Джейн Кемпион о представительстве женщин в кинематографе, а потому что они талантливы. И в целом, мне кажется, программа сильная — молодая, упругая, живая, и я верю в то, что наиболее одаренные из авторов этих артхаусных фильмов могут быть рекрутированы в кинематограф жанровый, как это произошло с Гельермо Дель Торо, Кристофером Ноланом, Альфонсо Куароном.
Потому что на сегодняшний день наш киноландшафт делится на очень одаренных людей, делающих некоммуникабельное кино, и на бездарных, делающих жанровое. За редким исключением блестящих режиссеров — Бондарчука, Бекмамбетова, Буслова — можно еще назвать несколько имен. И мне бы очень хотелось, чтобы Мизгирев, Сигарев, Попогребский, Хлебников время о времени делили свой талант с жанровым кинематографом.
— Из всего, что вы сказали, не возникает ощущения, что вы собираетесь отказаться от фестиваля «Кинотавр». Несмотря на трудности.
— Не собираюсь. Я считаю его принципиально существенным элементом развития русского кино.
— На открытии «Кинотавра» говорили о вечности и воле.
— Поскольку «Кинотавру» исполнилось четверть века, тема относительности времени, понятий «давно» и «недавно», скоротечности и вечности стала главной в монологах ведущего церемонии Данилы Козловского. Часть текстов, которые он произносил со сцены, написал Евгений Гришковец, часть — сам артист вместе со своим агентом, а по совместительству кинокритиком Дмитрием Савельевым.
Серьезность заданного тона (церемония шла без шуток-прибауток и почти без концертных номеров) достигла своей кульминации во время вручения Александру Сокурову почетного приза с формулировкой «за художественный язык, оказавший влияние на мировой кинематограф, и бескомпромиссную гражданскую позицию».
Бескомпромиссность своей позиции прославленный режиссер доказал тут же, не сходя со сцены, неожиданно заговорив не об искусстве, не о кинематографе и даже не о культуре в целом, а о ситуации в стране и о необходимости развития демократии. Зал аплодировал Сокурову стоя.
А завершилась церемония остроумной, хотя и плохо монтирующейся со всем предшествовавшем ей историей. Вышел Дмитрий Астрахан и сообщил, что приз «За веру в предлагаемые обстоятельства» получает Андрей Мерзликин. Затем на сцену под музыку из «Бумера» поднялся сам Андрей, по пути раскланиваясь со знакомыми и обнявшись с Федором Бондарчуком.
Небольшая часть зала, которая была посвящена в курс интриги, хохотала до слез. Но и остальные постепенно начали понимать, что, похоже, становятся свидетелями мистификации. Наконец, Мерзликин, уже с наградой в руках, объяснил суть дела: снимается фильм, в котором он играет известного режиссера, получающего приз «Кинотавра». И дирекция фестиваля вместе с авторами фильма решили снять этот эпизод «в натуре». А вся без исключения аудитория Зимнего театра стала участником массовки.
