«В детстве я хотела, чтобы мы жили, как в Советском Союзе»

«Фестшпильхаус» немецкого Баден-Бадена нашел замену Анне Нетребко, отменившей свой июньский дебют в партии Маргариты в «Фаусте» Гуно с формулировкой «эта роль мне не подходит». Вместе с бывшим мужем Нетребко Эрвином Шроттом и другими звездами на баденскую сцену выйдет Анджела Георгиу. Румынская примадонна, которая и сама за прошлый год успела отменить аж два концерта в Москве, ответила на вопросы корреспондента «Известий» Ярослава Тимофеева.

— Многие полагают, что Анна Нетребко начинала как ваша последовательница, что вы открыли ту нишу, которую теперь заняла она.

— Да, я слышала эту фразу. Конечно, когда ты молод, хочется быть похожим на того или иного артиста, это совершенно нормально. И Анна приходила на мои спектакли. Но мы поем не для других, а для того, чтобы самовыразиться. Я вообще не делаю ничего — ни в жизни, ни в карьере — ради кого-то другого. Потому что, когда начинается спектакль, я остаюсь совершенно одна, как голая перед публикой.

— Вы согласны, что Анна Нетребко талантлива?

— Боже мой, конечно! Ей хочется быть разной, бросать себе новые вызовы. В любом случае, если кто-то сделал карьеру, если он востребован и его обожают — это значит только одно: у него есть талант. Это всё, никакой мистики.

— В последние годы вы отменили много спектаклей в «Метрополитен-опера», в том числе того же «Фауста». Какие планы на будущее в главном американском театре?

— Только что подписала новый контракт. Подробности всех историй, случившихся между мной и «Мет», вы прочтете в моей книге. Поверьте, это будет «книга рекордов Гиннесса». Увесистая такая.

Там есть спектакли, которые мне не нравятся. «Фауст» — нет, спасибо. «Травиата» — нет, спасибо. Та же Нетребко от нее отказалась, хотя сначала попробовала — она была в подходящем возрасте для таких проб. Но я предпочитаю свой возраст. Есть в «Метрополитен» и милые вещи. Я буду там петь.

— Ваше детство прошло в советской Румынии. Каким вам видится то время сейчас?

— Когда я была маленькой, мне хотелось, чтобы мы жили, как в Советском Союзе. Потому что в Румынии коммунизм был ужасен: никаких прав на собственное мнение, никаких выездов за границу. Я даже не могла участвовать в зарубежных конкурсах. Такая у нас была судьба.

— Вы злитесь на нее?

— Нет, это слишком сильное слово. Судьба дала мне главный шанс: в тот момент, когда я окончила академию, в моей стране случилась революция. Именно тогда я получила первый звонок от агента, который пригласил меня на прослушивание в Амстердам. Дальше всё пошло нормально.

— Прошлым летом вы были у нас. Как вам москвичи?

— Люди с характером. Есть и романтичные натуры, но большинство — сильные, уверенные люди. Напоминают латиноамериканцев.

— Как Москва изменилась за постсоветские годы?

— Стала более открытой. Я посмотрела газеты: культурная жизнь невероятная. Сколько концертов у вас проходит, сколько иностранцев приезжает! Когда я начинала карьеру, ехать в Россию было всё равно что ехать в Румынию — мало кто об этом помышлял. В те времена музыканты гастролировали по Европе, Америке и Дальнему Востоку. Теперь добавились Россия и арабские страны. За последние годы я побывала во всех крупных арабских городах и в российских столицах.

С Россией меня связывает многое: я училась на русской культуре. Вы счастливчики, потому что обладаете потрясающим культурным наследием. Кроме того, я работала со многими русскими певцами.

— Например?

— Своим ранним дебютом в «Метрополитен-опера» я обязана русскому баритону Владимиру Чернову. Я пела с ним в «Ковент-Гарден» в самом начале своей карьеры. Послушав меня, он вдруг сказал: «Ты должна петь в Мет». — «Я буду». — «Нет, сейчас! Со мной! Ты должна спеть Джимми Ливайну» (главный дирижер «Метрополитен-опера». — «Известия»). Я приехала в Байройт на прослушивание к Ливайну и уже через несколько месяцев дебютировала в «Мет». Спасибо Владимиру! Следующий пример, разумеется, Дмитрий Хворостовский. Он мне как брат. Мы ровесники, и наши карьеры шли параллельно.

— Питер Гелб сказал «Известиям», что лучшие голоса сейчас появляются из России и Восточной Европы.

— А можно я объясню вам, почему? Потому что они дешевле. И я с таким раскладом не очень-то соглашалась. Могу дать совет молодым: сегодня выбор голосов огромный, и невозможно приехать куда-то, где нет русских. Мир переполнен русскими музыкантами. Поэтому, чтобы построить настоящую карьеру, нужно нечто большее, чем хорошая школа. Самое сложное — не начать карьеру, а продолжать ее. Очень многие красиво стартуют, но мало кто остается на плаву.

— Как это делаете вы? За счет харизмы?

— У меня есть характер, и порой я чувствую себя очень скверно оттого, что должна с ним жить. Приходится держать всё на контроле, поскольку у людей есть определенные ожидания. Я знаю, что за мной следят, меня анализируют. С тех пор как мне исполнилось 18, прошло несколько лет: сейчас я уже не ребенок и должна как-то взаимодействовать с давлением внешнего мира.

— У вас есть наставник?

— Я перестала советоваться с учителями как раз в 18-летнем возрасте. С тех пор у меня никогда не было ни педагога, ни концертмейстера, ни советчика. Я точно знаю, что делаю, сама занимаюсь планированием своих гастролей. Единственное исключение было, когда я пела на открытии исторической сцены Большого театра. Мне сказали: «Вы должны спеть арию на русском, ведь это национальное событие». — «Да, но я Анджела Георгиу, у меня есть свой репертуар». — «Нет-нет, вы должны спеть это». — «Ну, ладно». И я разучила русскую арию с пианистом прямо в артистической. В остальных случаях я никого не спрашивала, что и как мне петь.

— Даже своего бывшего мужа Роберто Аланья?

— Да вы что! Спросите его — он подтвердит, что, когда я разучивала новые партии, уходила из дома. Не спела при нем ни одной новой ноты. Он впервые слушал мои работы на премьерах, наравне со всеми.

— Пишут, что у вас с ним есть планы совместных выступлений в скором будущем.

— Да, в этом году мы должны петь «Адриану Лекуврер» в «Ковент-Гарден». Посмотрим. Если он будет хорошим мальчиком...