Президент Путин дал свою девятую большую пресс-конференцию. Четыре с лишним часа, 1,3 тыс. журналистов, 35 из них задали вопросы. Всё было привычно и скучно. Путина спрашивали вроде бы об актуальном (Украина, «Искандеры», наводнение, ЕГЭ, социальные нормы потребления), но почему об этом надо спрашивать именно Путина, понятно в общем случае не было. Где-то с третьего часа мероприятия оно и вовсе переродилось в вариант прямой линии: журналисты перестали спрашивать и стали просить.
Сидящие в Twitter и Facebook «настоящие» журналисты тем временем страдали об утрате профессии. Мол, зачем туда пришли все эти люди? Почему они не спрашивают о ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВАЖНОМ? А некоторые даже пытались писать «вопросы, которые они бы задали Путину и на которые он бы никогда не ответил». Во всем этом было две странности: вопросы, которые они бы задали, были точно такими же скучными. А кроме того, совершенно непонятно, почему же они не аккредитовались на пресс-конференцию (даже и не пытались!), а писали в это время в социальных сетях.
Впрочем, всё это легко объяснимо. Просто «настоящие» журналисты, в общем, не дураки, и понимали, что у Путина спрашивать по большому счету больше и нечего. И дело даже не в том, что администрация после прошлогоднего скандала с законом о запрете американцам на усыновление подстелила довольно много мягкой соломки (тут и превращение майдана в кисель, и амнистия, и разговоры о референдуме в Москве, и общее послабление внутриполитических правил). А дело в том, что как-то так получается, что проблемы — отдельно, а Путин — отдельно. Усыновленные дети? Проблема прошлого года. Все ответы уже отвечены, новых не будет. Гомосексуалисты? Да, честно говоря, надоело. И ответы известны, а уж демарш США с Олимпиадой, куда они присылают вместо политиков гомосексуалистов, и вовсе превратил тему в фарс.
Безумные законы вроде досудебной блокировки сайтов за призывы к участию в несанкционированных мероприятиях — так это дела Государственной думы, которую вы же сами и выбрали. До президента этот закон еще не дошел. Любые вопросы про любое следствие или судебное решение — то же самое, всегда заранее известно, что Путин ответит: я не могу вмешиваться.
Поэтому важных вопросов было, в сущности, всего шесть (что, кстати, не так уж и мало для 35 журналистов): про слухи об отмене выборов мэров, про преемственность в политике, про третье дело ЮКОСа и два вопроса про амнистию и про обвинительное правосудие.
Про отмену выборов мэров Путин ясно ответил: не будет отмены выборов мэров. Это, конечно, вообще не про мэров ответ, а про границы инициатив ОНФ. Точно так же были обозначены границы и в ответе про третье дело ЮКОСа. Президент сказал, что не видит в нем перспектив. И это было ответом не про ЮКОС, и не про Ходорковского. Ведь Путин, давая ответ, уже знал о помиловании последнего, но если бы он сказал о нем сразу, то это сломало бы всю остальную пресс-конференцию. Президент отвечал про само дело. То есть — отвечал следователям и прокурорам, которые на протяжении последних двух месяцев осторожно прощупывали границы дозволенного в попытках установить безраздельное превосходство одного из двух ведомств. Следственному комитету дали по рукам раньше (решение Верховного суда по игорному делу), теперь вот дали по рукам и Генеральной прокуратуре.
Это были те важные факты, которые мы должны были знать о текущем положении дел под ковром. Президент дал ясно понять: под ковром всё спокойно. Бульдоги сидят по углам.
Третий важный вопрос: про преемника. То есть — про равных политиков. Путин аккуратно перечислил только тех политиков, которых невозможно представить себе в роли следующего президента (Зюганова, Жириновского, Миронова, Медведева). Это говорит нам о том, что никаких сюрпризов в сложившемся политическом балансе не будет. Путин по-прежнему верен своей парадигме «никаких фаворитов», что в условиях крайней лабильности российских чиновников ниже высшего уровня является единственно правильной моделью поведения.
Что же касается важнейших вопросов об обвинительном правосудии и амнистии, то они были безнадежно испорчены вопрошавшими. Характерно, кстати, что эти вопрошавшие были как раз из «настоящих» журналистов. Первая из них, спрашивая об амнистии для участников «болотного дела», зачем-то начала говорить про их невиновность. Ну, Путин ей и ответил, что невиновность оценивают другие. Принял подачу. На амнистию ответа уже не осталось. То же и с вопросом про обвинительность правосудия, где зачем-то был задан второй вопрос: «Защитили бы вы женщину от омоновца?». Разумеется, Путин отвечал про омоновцев. Интересно, это так на журфаке МГУ учат задавать вопросы? Тогда его надо в список неэффективных вузов вносить. Потому что если ты хочешь получить ответ на вопрос — то не давай отвечающему возможности не отвечать.
Так что по поводу не полученных прямых ответов на действительно важнейший вопрос, который еще можно (и нужно!) задавать Путину: о жестокости и антигуманности российского общества, «настоящие» журналисты могут пенять только на себя.
В остальном же Путин скучал не менее нашего. Да, он может отвечать на эти бесконечные жалобы о котельных и бандитах из Ванино бесконечно. Да, чиновники будут мгновенно реагировать на сигналы из аудитории и высылать своих инспекторов по местам еще во время пресс-конференции.
Но сам формат большой пресс-конференции перед сотнями не знающих, о чем спрашивать журналистов, тем не менее, больше не годен.
